Вячеслав Сукачев - Кедровое солнце

– Не знаю… Может, в Мальшевку, в медучилище поступлю. Там нынче набор объявили.

– А дальше учиться не хочешь?

– Не-еа, у меня же русский не идет. Куда я с ним?

Подчистив корочкой хлеба алюминиевые миски, они передают их Настьке, и на этот раз не выдерживает, спрашивает она:

– А вы куда надумали?

– Я в училище, на механизатора, – с готовностью отвечает Васька. – А вот куда Серега собирается – не знаю.

– Куда, Сережа? – тихо обращается к нему Настька, перебрасывая тяжелую черную косу за плечо.

– Я еще не решил, – искренне отвечает Сергей.

– Он моряком хочет стать, – не удерживается, язвит Васька. – Моряк – с печки бряк, растянулся, как червяк!

И запрокинув голову, Васька хохочет так, что рыжие заплатки веснушек прыгают по его лицу, готовые вот-вот сорваться и рассыпаться по земле.

В этот вечер Сергей встретился с Настькой еще раз…

Сразу после ужина они направились к своему вагончику и устроились подле него на слежавшейся куче сена. Васька добыл из недавно заведенного портсигара с тремя богатырями на крышке тоненькую папиросу «Прибой» и с наслаждением закурил. Синий дым медленно потонул в лунном свете.

– Мой-то опять с Тонькой Русаковой в рёлки ушился, – зевнув, недовольно сказал Васька. «Мой» – это Петька Золотых. Точно так же говорил про своего тракториста и Сергей. – Нагуляется, а потом весь день носом клюет… Ты вот сегодня чуть под грабли не свалился, а мой того и гляди с трактора долбалызнется. Беда, – вздыхает Васька, – чего он в ней, Тоньке-то, нашел?

Сережа не согласен с Васькой: Тоня ему нравится. Высокая, с круглым белым лицом и пронзительно-синими глазами, с ямочками на полных щеках… Но это, конечно же, тайна, и даже другу, Ваське, о ней нельзя говорить. А потому Сережа не возражает, не спорит с Васькой, ни в грош не ставящим Тонькину красоту.

Васька опять зевает, аккуратно заплевывает докуренную папиросу и поднимается на ноги. Сейчас, снизу, особенно хорошо видно, как крепок, ладно скроен Васька. Брюки в полоску, клетчатая рубашка, перешитая из старой материной юбки, сапоги с побелевшими носами – все ладно и удобно сидит на нем. Может быть, поэтому Васька очень похож на молодого мужичка, хорошо знающего себе цену.

– Что, Серега, пора и на боковую? – спрашивает Васька, стряхивая с брюк сенную труху.

– Посидим еще, – лениво просит Сережа, – в вагончике-то духота.

– Не-eа, я пошел, – говорит Васька, – завтра рано вставать.

И он вразвалочку уходит.

Надо бы идти и Сергею, но никак не оторвать взгляд от огромной, белой луны, круто вдавленной в темное звездное небо. Он так внимательно и пристально смотрит на этот бледный шар, что начинает различать крохотных человечков, медленно передвигающихся по его поверхности…

«Взять бы, – неожиданно думает Сергей, – и улететь туда. Там, поди, золота – горстями греби. Привезти с собою полный воз и накупить всей деревне шевиотовых костюмов, а себе и Ваське еще и по мотоциклу. Вот бы тогда Настьку на заднее сиденье посадить и с ветерком промчать от Выселок до Озерных Ключей. А еще купить плюшевый жакет бабе Марусе – она как увидит Настькину мать в жакете, так и вздыхает у окна, хмурит морщинками лоб. А если и после этого золота хоть немного останется – купить бы десять кило ирисовых конфет и мятных пряников…»

И Сережа продолжает смотреть на матовый шар, изредка провожая взглядом стремительное падение метеоритов, таинственно летящих ниоткуда в никуда.

Потом Сергей ищет взглядом трассирующий путь искусственного спутника земли, но так и не находит. А вот Кольке Корнилову повезло – он видел. Сергей еще не знает и не может знать, что всего лишь полтора года осталось до полета в космос Гагарина и что не так уж далек тот день, когда на поверхность Луны ступит первый человек…

– Сережа, ты еще не спишь? – удивляется Настька, торопливо шагавшая к своему вагончику.

– Нет… А ты?

– Я бабке Аксинье помогала.

– А мне что-то спать не хочется…

– Тогда знаешь что? – вдруг оживляется Настька. – Сходим в лес за растопкой?

– В лес?

– Ну да… А то я одна боюсь.

– Ладно, пошли, – неожиданно для себя соглашается Сергей.

Они не спеша пересекают выкошенный луг, в самой середине которого стоит стожок душистого июньского сена. Легонько шуршит под ногами успевшая пожелтеть стерня, далеко в болотах задушенно вскрикивает выпь. Все кажется сказочным и волшебным в белом сиянии луны, и они, проникаясь окружающей красотой, неподвижной томительностью воздуха, далеко окрест видимыми просторами, невольно сдерживают дыхание, боясь что-то нарушить или стронуть с места.