Александр Батров - Утренний Конь

От бабки Вероники не было никаких вестей. Левка загорал, купался, ловил с берега бычков, а порой выходил в море на своей собственной фелюге — автомобильной камере с приделанными к ней карманами: в одном находилась рыболовная «справа», а в другом наживка — серые карликовые креветки. Управлял Левка своей фелюгой просто: ложился на нее животом и греб руками, как веслами. А на берегу стояла жара. Казалось, вот-вот закипит море — так много было в нем солнца.

Но где же бабка? Левка ждал и нервничал. Пробовал читать — не читалось. Взялся мастерить кухонные полки — растерял инструменты.

Ушли в Белгород-Днестровский девчонки.

Перед уходом они передали тетрадь соседке Инне Серебряковой.

Вернулась из своего рейса мать Левки.

— Бабка задерживается, — первым делом сообщила она, — не беспокойся, я в Архангельск радировала…

— Сидела бы там… — угрюмо проворчал Левка.

— Не скули, старуха стоящая!

— Пусть даже вся золотая.

— Странный ты сегодня… Пойди-ка к Серебряковой и принеси тетрадь.

— И об этом знаешь?

— А как же… Сама велела оставить.

Левке ничего не оставалось делать, как принести ненавистную тетрадь домой.

— Читай, — сказала мать насмешливо.

Морщась словно от зубной боли, Левка открыл последнюю страницу. На ней косым почерком Зины Туркиной писалось:

— «В столовую ходил редко…»

— Постой, — остановила мать сына. — Это же почему?

— Жарко… Сам варил юшку…

— Так, читай дальше…

— «Дашу Гранецкую обидел… Не давал купаться… Обливал морской водой…»

— Не стыдно ли тебе слабых обижать, Левка? — Мать покачала головой и сказала: — Читай дальше.

— «Выловил восемь скумбрий. Продал их курортнице, а деньги истратил на мороженое».

— Остановись! — строго произнесла мать. — Эх ты, торговец рыбой!

Левка закрыл тетрадь.

— Курортница силой упросила… Говорила — никогда не пробовала.

— Зачем же брал деньги? Взял бы и подарил…

Лицо матери с красивыми коричневыми глазами от гнева побледнело. Он знал: сейчас она раз-другой хватит его по спине своими маленькими крепкими кулаками. Но мать лишь презрительно покривила губы, и для Левки это было хуже всякого наказания.

— Я совсем не хотел… — пробормотал он смущенно.

— Молчи! — сказала мать.

Левка сел на диван, исподлобья поглядывая на мать. Вот она прошлась по комнате. Вот шире распахнула окно, задумалась.

И Левка опустил голову.

— Послали бы меня на подвиг опасный… В ракету бы посадили… Показал бы всем, какой я торговец рыбой! — сказал он с обидой.

— Кто же тебя пошлет?

— Кто? Советское государство!

— Советское государство не посылает детей на опасные подвиги… потому что любит вас… А подвиги ваши все впереди…

Спустя час мать подобрела и сказала:

— Эх ты, Лев, царь зверей…

Всего лишь одни сутки провела она с сыном на берегу и снова отправилась в море на своем «Орле».

Пришло письмо.

Писал Борис Удалой.

«…Плывем по Днепру на барже, а кругом такая красота страшная, что башка кружится…»

Левка не стал читать дальше. Будь у него крылья, он бы мигом подался к друзьям. Положив письмо на стол, он вышел к морю с удочкой.

Но утро не принесло рыбацкой удачи. Бычки шли мелкие. Левка собрался было вернуться домой, но тут же увидел на воде, вблизи берега, нырка — дикую остроклювую морскую уточку. Нырок был совсем молодой. Заметив Левку, он подплыл еще ближе и стал кружиться возле него с кокетливо склоненной набок головкой.

Что с Левкой сделалось в эту минуту, он не понимал сам, он никогда не был жестоким, наоборот, всегда любил птиц, а вот сейчас, весь в каком-то охотничьем азарте, он закинул в море крючок с креветкой.

Нырок, доверчиво схвативший приманку, резко жалобно вскрикнул от нестерпимой боли.

Левка потянул птицу к берегу и сразу выпустил из рук леску: кто-то, подойдя сзади, принялся крутить ему уши, приговаривая:

— Так вот где ты, горе-охотник, мой внук Левка?

Это была пожилая женщина с темными загорелыми руками, как у заправской рыбачки.

— А-а-а-а! — вырвавшись от нее, только и мог произнести Левка. А потом он рассердился. — Наезжают сюда всякие!.. — сказал он с обидой. — Тоже мне… Нашлась бабка… И совсем не похожа на умирающую. Видать, хитрая. А может быть, ты и не моя бабка?

— Я самая! — подтвердила бабка Вероника.

Она осторожно извлекла крючок из горла нырка, посадила птицу на воду и, глядя, как она, гневно вскрикивая, уплывает вдаль, сказала: