Александр Батров - Утренний Конь

— Эй, Левка, возвращайся!

Но Левка даже не обернулся.

Бабка внимательно вгляделась в звездное ночное небо и успокоилась.

Выбравшись на глубину, Левка остановился, сел на круг и закинул свой самолов в море.

Клева не было. «Лунные зерна», прикрепленные к крючкам, не помогали.

«Все враки… — подумал Левка о „лунных зернах“. — Их слабый свет не может привлечь даже самой мелкой ставридки. Рыбы спят: одни, забившись в свои рыбьи ямы, а другие сонно проходят вдоль берегов. Все спят — и море и остров…»

Вдруг леска вздрогнула в руках мальчика. Он потянул леску кверху и вытащил небольшую рыбу, похожую на бычка-песчаника. Привычным движением пальцев он сдернул его с крючка, и в тот же миг на него обрушилась волна жгучей боли.

«Морской скорпион», — пронеслось в голове Левки.

Он слетел с круга и очутился под водой. Когда он выплыл наверх, ему показалось, что у него нет правой руки… Надо плыть одной… Правая рука сведена судорогой.

В Левкинах глазах все завертелось, взметнулись огни, похожие на огромных летучих мышей… Но Левка, стиснув зубы и действуя одной рукой, поплыл к берегу среди пляшущих огней…

Его потянуло под воду, и тут второй приступ боли оказался спасительным для него: он забарахтался, рванулся наверх и снова поплыл, действуя одной рукой… Но куда он плывет?

— Сюда, сюда! — вдруг послышался возле него бабкин голос, и бабкины руки схватили его за волосы.

— Не хочу… — в беспамятстве прохрипел Левка, — не хочу умирать… не хочу…

Он пришел в себя на берегу, возле костра, который снова горел и светло искрился. Возле костра сидела бабка Вероника. Ее темное лицо было неподвижно.

— Спасибо, бабка, за то, что спасла… — сказал Левка.

Бабка не ответила.

— Видно, трудно было меня тащить? — продолжал он настойчиво спрашивать. — Ну, говори, бабка, нелегко?

Но бабка по-прежнему молчала.

— Слышишь, я позову людей!

— Никого! — вдруг властно выговорила бабка Вероника.

Левка оделся и задумался. Его рука ожила. Он набрал ею горсть песка и стал пропускать сквозь пальцы. А вот бабка, побывавшая на всех морях и океанах, расстается с жизнью без слез, без крика… Спасая Левку, она отдала ему свои последние силы…

— Бабка, ты человек стоящий! — чувствуя, как к горлу подкатывает ком, сказал Левка.

Что-то похожее на улыбку промелькнуло на лице старухи. Левка подсел к ней, волнуясь. Казалось, что над ним прошумел ветер большой бабкиной жизни. Он даже ощутил на своем лице соль этого ветра.

— Слышишь, я буду таким, как ты! — громко заявил Левка.

— Ладно, спи, — сказала бабка.

Голос у нее на этот раз был тихий и подобревший, и Левка решил: нет, бабка не умрет, просто нездоровится старой этой береговой ночью. Смерть еще далеко. Здесь ничего не говорило о ней. Все жило. Море шумело. Пели в береговых травах кузнечики. И звезды над морем были яркие и живые. Но бабка Вероника уже не видела их сияния…

— Ладно… Спи… — лишь тихо повторила она.

И Левка мгновенно уснул. Он лежал на песке, свернувшись калачиком, и видел мальчишеские сны. Сначала ему приснился нырок, схвативший предательский крючок с креветкой, и он виновато закрыл лицо ладонью… Потом он увидел Матросскую Королеву — свою бабку Веронику. Она стояла на океанском корабле за штурвалом, молодая и сильная. Вокруг ее корабля шумели волны, белые, словно лебединые крылья, и сама бабка была как лебедь…

Островная ночь пронеслась быстро, по-чаячьи, и звезды погасли. Серое небо и серое море слились вдалеке друг с другом. Оттуда потянуло горько-соленой свежестью и донесся гудок океанского судна. Когда поднялось солнце и добрый рыбацкий ветер левант подул на берег, Левка еще увидал во сне дворовых девчонок и во сне подумал: «А вдруг они станут такими, как бабка Вероника?»

Что же, с ними придется подружиться!

Ему кажется, что он не Степик, а маленькое грушевое деревце. Оно одиноко стоит над морем. Холодный ветер прижимает деревце к самой земле… И вдруг он уже не деревце, а чайка… Чайка падает с высоты… Нет, не в море, а на хирургический стол, залитый ослепительно белым светом. Степик вскрикивает от страха и просыпается.

Над ним стоит Кара Ивановна, дежурная медсестра, в белом хрустящем новом халате.

— Что тебе, Степик?

— Я не хочу в операционную… Не хочу… Не хочу, Каравана! — говорит Степик, стараясь приподняться.