Анна Красильщик - Три четверти

— Потом всю жизнь будешь жалеть, что этого не сделала, — покачала головой бабушка.

Но я не могла подойти. Я решила лучше думать, что дедушка пошутил и все это какое-то странное представление, поэтому вырвалась от Вторых бабушки с дедушкой и вышла на улицу. Там курили две мамины подруги без мужей. Одна из них подошла ко мне, крепко прижала к груди и прошептала: «Держись», — как будто я падала с ног или что-то в этом роде. От нее сильно пахло духами, и я осторожно высвободилась.

Потом все поехали к нам домой. Зеркала были завешаны простынями и полотенцами, а на шкафу стояла дедушкина фотография — как на паспорте, только вдвое больше. Рядом с ней рюмка с водкой и горбушка бородинского хлеба. Бред какой-то: держу пари, что дедушка предпочел бы блины или оливье, которые поедали его гости. Иногда кто-то вставал и говорил тост. И всегда про дедушку. Какой он был хороший друг, или как он прекрасно работал, или как любил свою семью и бабушку, которая умерла. Хотя все его так хорошо знали, я ни разу не видела, чтобы кто-то из них приходил к нему в гости. После тостов все пили водку, не чокаясь, и продолжали есть. Все это довольно быстро мне надоело, и я пошла спать. А еще через два дня каникулы закончились и началась третья четверть.

По дороге в школу я встретила Воробья. После того разговора перед Новым годом мы ни разу не созванивались, и это было странно: обычно мы трепались по телефону каждый день. Воробей шла впереди в дутой ярко-голубой куртке и смешной шапке с помпоном.

— Воробей! — окликнула я ее.

Воробей остановилась и оглянулась. Вид у нее был такой, как будто она съела что-то тухлое.

— А, привет.

— Как дела?

— Нормально.

— Чего на каникулах делала?

— Да ничего особенного.

Разговор явно не клеился, и к школе мы подошли молча. Когда мы вошли в класс, я не сразу почувствовала, что что-то изменилось, хотя изменилось все. Кит, Овца, Сыроежка, Головастик и Воробей вели себя так, как будто меня больше нет. Но я не сразу это поняла. Я подумала, что такого не может быть и все это мне кажется.

— Привет! Как дела? — Я подошла к ним на перемене. Но все молчали. Наконец Овца громко рыгнул и сказал:

— Слышь, Килька, мы тут решили, что ты не в тусовке больше.

— Ну ты дебил, — сказала Сыроежка.

— А че такого — просто котлетками запахло, — Овца заржал.

Кит на меня не смотрел — как будто меня тут не было или я вообще умерла и превратилась в призрак.

Я отошла и села на свое место. Может, это наказание за то, что я не плакала, когда умер дедушка? От всего этого мне самой хотелось умереть.

После уроков все зависли на продленке, и я поняла, что мне лучше пойти домой. Когда я вышла из школы, меня кто-то окликнул.

— Ты к метро? — Я обернулась и увидела Фигуру. С ним еще был Пукан.

— К метро.

Фигура ничего не сказал, но они пошли рядом со мной. Наверное, я ни разу не разговаривала с Пуканом. Ну, может, один. Я даже не знала, какой у него голос. Так что в каком-то смысле мы познакомились. Оказалось, что они с Фигурой живут рядом и вместе ездят в школу и обратно. А еще что Пукан тоже любит Майн Рида.

Так я стала дружить с Фигурой и Пуканом. То есть как дружить — по телефону мы, конечно, не трепались, но почти каждый день вместе шли до метро, а на перемене играли в морской бой и болтали про книжки. Кит и Сыроежка теперь гуляли вместе. Я видела, как они ходят в обнимку, и каждый раз у меня противно скручивало живот. С Воробьем мы больше не созванивались — как будто никакой дружбы раньше не было. Теперь они были лучшие подружки с Сыроежкой и после уроков часто ходили к ней в гости. Однажды Кит подошел ко мне на перемене:

— Слышь, Килька, ты чего, втюрилась в Пукана? Или в Фигуру, может?

— Мы просто дружим.

— Групповуха типа? — Кит захихикал.

— Заткнись, — тихо сказала я, но он услышал.

— Че ты сказала?

— Ничего.

— Я все слышал. Ты не жилец.

На следующий день первым уроком была история. Нам задали выучить любое стихотворение на историческую тему, чтобы потом обсудить, как история влияет на литературу. Все воскресенье мы с мамой повторяли «Жил на свете рыцарь бедный» Пушкина, потому что оно о Крестовых походах.

Моча был в хорошем настроении. Заходя в класс, он напевал какую-то песенку. Овца прочитал «Песнь о вещем Олеге». Воробей — «Бородино». Тут Моча спросил меня. Я немного волновалась, и у меня вспотели руки.