Михаил Кривич - Женский портрет в три четверти

Михаил Кривич, Ольгерт Ольгин

Женский портрет в три четверти

Глава 1

Позвольте представиться - конгрессмен - А вот и я!

Зря старался: в комнате ни души. Только электрический чайник посапывает на мраморном подоконнике.

За десять лет службы в редакции пожарная охрана выработала у меня условный рефлекс на электрические приборы - я тут же выдернул шнур из розетки. Затем огляделся.

Стоит человеку на день-другой отлучиться, как на его столе начинают играть в шахматы, складывать ненужные вещи и пить чай. Меня не было почти месяц, и на своем рабочем месте я обнаружил две пепельницы, заполненные до краев окурками всех мыслимых сортов - от нашего плебейского "Дымка" до экзотических "Голуаз",- порванную пластиковую сумку с портретом певца Леонтьева, кусок торта, горшок с кактусом, коробочку с тенями для век и совершенно редкостную вещь - огромную вяленую рыбу, чуть меньше акулы, но с головой леща.

Я принялся перекладывать весь этот культурный слой на другие столы, сообразуясь с известными мне наклонностями и пристрастиями сослуживцев: кому кактус, кому косметику. Только рыба оставалась непристроенной, ибо такое богатство, по моему разумению, не может принадлежать одному человеку. Вот так, с лещом в руках, в светлом послеотпускном настроении, я и бродил по обширной редакционной комнате, которую занимал мой родной отдел науки, школ, вузов, дошкольных учреждений и чего-то там еще, пока не услышал за спиной: Как отдохнул, конгрессмен?

Татьяна Аркадьевна, секретарша отдела, маленькая, добрая и всезнающая женщина, стояла в дверях и разглядывала меня несколько изумленно. Поначалу я приписал изумление своему загару, которым очень гордился, но потом решил, что причина скорее в темно-синем костюме - я надеваю его только в особых обстоятельствах, скажем, после месячного отсутствия на службе. На всякий случай я улыбнулся Татьяне Аркадьевне как можно лучезарнее.

- Ну и глупый же у тебя вид с этой рыбой! - сказала она.- Положи на подоконник. Как отдохнул?

Освободив руки, я сел в единственное и крайне потрепанное кресло, в которое у нас усаживают самых почтенных посетителей, и стал, загибая пальцы, излагать свои доводы в пользу отдыха в Крыму ранним летом. На третьем пальце терпение Татьяны Аркадьевны кончилось.

- Извини, конгрессмен,- вежливо сказала она.- Тебя генерал спрашивал. А у меня еще гора писем.

Тут самое время кое-что объяснить. Во-первых, насчет генерала. Упомянув это воинское звание, милейшая Татьяна Аркадьевна имела в виду вполне штатского человека, занимающего, однако, в нашей газетной иерархии место на самом верху. Это член редколлегии, заместитель главного редактора, которому подчиняются несколько отделов, в том числе и наш. Вид у него не осанистый, совсем не генеральский, напротив, человек он худой, если не сказать худющий, нервный, егозливый, юркий. Но донельзя властный и возражений не терпящий. По долгу своей идеологической службы он бывает в таких местах, куда обычный человек просто так не войдет - не пустят. Вот и прозвали его генералом. О прозвище своем он знает, оно ему нравится.

Теперь о моей кличке. В законодательные органы зарубежных государств я никогда не избирался, да и вообще, если честно, за границей не бывал. Зовут меня Константином Григорьевичем, и генерал, который склонен все подряд сокращать, обычно пишет на полях моих рукописей: "Кон. Гр., пр. переговор." (это при полном здоровье) или "Кон. Гр., абс. ерунд." (когда у него пошаливает печень). От Кон. Гр. до конгрессмена один шаг, и мои коллеги давным-давно его сделали.

Но это только одна версия; есть и другая. При всем моем более чем скромном положении в газете я здесь главный специалист по научным конгрессам. Когда в Москве ли, в Тбилиси или где-то еще собираются ученые, меня посылают за материалом. Ну и силен я в науках! О конгрессе по биофизике писал, о съезде лингвистов - писал, о симпозиуме по ледникам - тоже, а про связи с внеземными цивилизациями и говорить не приходится.

Честно признаться, образование у меня самое что ни на есть гуманитарное, и если в беседе с искусствоведом я могу еще ввернуть словцо, не рискуя показаться невежей, то с физиками или химиками общаюсь крайне осторожно. Да от меня, собственно, многого и не ждут. Строк сто в день открытия конгресса - сколько участников из каких стран, немного о значимости проблемы, кратенькое интервью с кем-либо из организаторов. На второй или третий день - беседа с крупными учеными; хорошо, если один наш, другой из братской страны, третий с Запада - так сказать, пропорциональное представительство. И еще напоследок несколько строк о закрытии, о бесспорной плодотворности научных форумов и значительном вкладе нашей науки в кардиологию, гляциологию или еще какую там "логию", которой был посвящен столь успешно прошедший симпозиум или конгресс.