Михаил Кривич - Женский портрет в три четверти

Если профессор может к месту сказать по-русски "ничего", мы с ним как-нибудь договоримся. К тому же я всегда могу добавить к ответам Бризкока фразу-другую из его доклада, который - это я тоже проверил - лежал в портфеле из фальшивого крокодила.

Пока заседали секции, я слонялся по Дому конгрессов, поглядывая на часы. Саша Могилевский уже уехал в фотолабораторию, сообщив мне на прощанье дополнительные сведения о сэре Уильяме; они пришли к нему из третьих рук, но оказались, как всегда, безупречными. В анкетке, которую заполняют приглашенные на конгресс зарубежные ученые, есть такая графа: dog or cat. Мол, не хотите ли захватить с собой любимую собачку или кошечку? Мой сэр подчеркнул оба слова, а "или" переправил на "и". Он сдержал свое обещание и притащил из Кембриджа огромного сенбернара и серенького в полоску драного кота. Странная компания привела в замешательство персонал интуристовской гостиницы: пес, навьюченный багажом, шел впереди, пугая горничных, а кот гордо восседал в корзинке на профессорских руках и тихо мяукал с иностранным акцентом.

Я представил себе, как профессор Бризкок пытается проникнуть со своей командой в Дом конгрессов, не обращая внимания на людей с повязками, и расхохотался. Дамский комитет испепелил меня взглядом, и я со стыда шмыгнул в малый зал, где заседала близкая сердцу Бризкока секция.

Хотя зал и считался малым, несколько сот человек он вмещал, но едва ли треть мест была занята. Я сел в кресло в задних рядах и прицепил к уху миниатюрный наушник, чтобы слушать синхронный перевод. Свет погас, на экране возник скучный график с двумя горбами, длинная указка медленно поехала по этим горбам, словно указывая всем ухабистую дорогу, по которой предстоит долгое путешествие со множеством неудобств. Я зевнул и снял наушник, потому что докладчик все равно говорил по-русски, да таким нудным голосом, что в сон клонило.

Я прикрыл было глаза, но тут же вспомнил про сэра Вилли - не сбежал ли он от меня? Разобраться в полумраке, какая из седых голов принадлежит моему профессору, было невозможно. Надо бы пересесть поближе к сцене, где концентрация ученых мужей резко возрастала. Но в эту минуту зажгли свет, и я сразу успокоился: Бризкок сидел посередке во втором ряду. Теперь я от него не отцеплюсь.

Человек на трибуне бубнил что-то по бумажке, не повышая и не понижая тона, словно старался сбросить поскорее с себя ненавистное дело. В зале покашливали, кое-кто переговаривался шепотком.

Докладчик ускорил бормотание; похоже, он продвигался к желанному концу.

Мысленно я окрестил его кандидатом из провинции. Потом действительно оказалось, что он кандидат и что город, в котором он сотворил свою диссертацию, изрядно удален от столиц и не относится к числу особо крупных. Однако не стану похваляться своей проницательностью - я просто хотел охарактеризовать тип, только и всего.

Кандидату было лет двадцать восемь, никак не больше тридцати.

Высокий, худой, длинные руки и ноги - должно быть, товарищи по детским играм называли их мослами. Его прическа не отвечала требованиям даже позапрошлогодней моды: затылок был высоко острижен, а волосы надо лбом торчали казачьей папахой. На лице кандидата, покрасневшем от волнения и скороговорки, было ясно написано, что он простодушен, здоров поработать и поесть, в женском обществе робеет, а в мужском говорит много и громко, большей частью о работе. Живет конечно же в общежитии для аспирантов, обедает где придется, а на ужин таскает из магазина молоко и серый хлеб.

Костюм кандидата выглядел сносно, белая рубашка не вызывала претензий, но галстук... В тот момент истории мужские галстуки перестали быть самой заметной частью туалета и заняли скромное место на груди благонамеренных граждан. Всяк давно уже мог купить себе галстук разумной ширины и вполне цивилизованной расцветки, но кандидат этой возможностью не воспользовался то ли по неосведомленности упустил ее, то ли вознамерился бросить вызов мировому научному сообществу. Галстук на нем был не просто широким, а неприлично широким, к тому же на нем красовалась целая картина - живописный морской пейзаж с яхтами и чайками.

Тихий ужас.

Я разглядывал этот шедевр неизвестного мариниста, зал задремывал, докладчик несся к финишу без остановок, а председатель откровенно смотрел на часы - так футбольный судья за минуту до конца тайма начинает следить за секундной стрелкой. Кандидат поймал его взгляд, но вместо того чтобы перейти к выводам, отложил в сторону текст и сказал просительно: