Юлия Кузнецова - Где папа?

Она начала распаляться, как всегда, когда сталкивалась с несправедливостью.

– А? Давайте, типа, журнал свистнем, оценки исправим, а потом Макарова сходит, бедной овечкой прикинется и вернёт. И эта дурында Улитка ей поверит? Что ты на меня смотришь? Думаешь, мы не в курсе кличек, которые вы нам даёте? А?

А я даже и не знаю, о чём конкретно я думала. Скорее всего, о том, что во рту у меня стало кисло. А нос как будто заложило. А папа предупреждал, между прочим… Что всё на меня и свалят.

Улитка смотрела на меня с презрением. И во рту становилось всё кислее и кислее. И хотелось сплюнуть и заорать: «Да мой отец вообще в тюрьме сидит! И это – настоящий бесконечный кошмар!»

– Мой папа… – начала я и замолчала. Потому что у неё зазвонил телефон.

– Алё! – закричала Улитка в телефон таким голосом, что мне стало жутко. – Ну что, Галя?! Что у вас? Капельницу? Ну я так и знала… Ну откуда, слушай, понятное же дело… И что? Сбили? О Господи, какое счастье-то… Ну как он сейчас? Спит? Ну пусть спит, маленький, пусть… Вот уж намаялось дитё. Он хоть не сильно плакал? Да-да, я понимаю. Ну, Галь, он, когда вырастет, ничего не вспомнит! Ни-че-го!

Улитка высморкалась в свой платок.

– Галечка, а не хрипит? Да? А чем лечат? Антибиотики… Ну не переживай, Галечка, пусть антибиотики, главное – чтобы вниз не спустилось. Я вам и аппарат купила, для дыхания. Ох ты, я же три тысячи за него отдать должна! Сейчас отнесу… Давай, доченька, держитесь там. Завтра привезу вам…

Улитка окинула глазами стол и добавила задумчиво:

– Еды-то…

Она положила трубку. Вздохнула шумно, утёрла лицо.

– Сбили там температуру. Капельницей, – поделилась она, – как ты и говорила.

– Хорошо.

– Ну чего ты злишься? Перестань. А ты бы так не подумала на моём месте? Что вы все там заодно? Ну прости, прости. Лиз, но так, как предлагаешь ты, я сделать не могу. Принесу я завтра утром журнал и что скажу? Врать я не буду, предупреждаю.

– Скажите, что к вам пришёл виновник и вернул журнал. И что вы в нём уверены. Что он не повторит.

– Какой виновник?

– Ну я!

– Ты же не виновата.

– Так вы же меня только что во всём обвинили!

– Лиз, ну перестань же, говорю! Я живой человек, психовала я из-за Митьки. Вон посмотри… Одной свёклы килограмм, наверное, натёрла. Не хочешь, кстати?

– Нет, спасибо. Вы же своим обещали.

– Да не примут там свёклу с майонезом. А самой-то куда ещё есть…

Она покосилась на свои ноги. Потом на меня. И спрятала их под стол. Даже скатертью прикрыла, как пледом.

– Чего делать-то, Лиз? – жалобно спросила она.

– Давайте я поручусь перед вами за Андрюшу? – предложила я. – Ну вроде как под мою ответственность. А вы им тоже скажете, что ручаетесь за виновника.

– Да как я могу за него ручаться-то, Лиз? Ты вот пришла. За тебя ручаюсь, у тебя по глазам видно, что не врёшь. А он – что? Где видно, что он осознал, как говорили в советское время? Где? По каким признакам? Понимаешь, Лиз, есть такая вещь, как ответственность.

– Понимаю. Ещё как.

– Да что вы понимаете в ответственности. Вам лишь бы одно – чтобы не ругали, чтобы поверили, что в последний раз… А моя ответственность в том заключается, чтобы вас нормальными людьми выпустить в мир. Вот смотри, Андрей твой. Вот сейчас закроем мы глаза на его проступок. И какой он сделает вывод? Что можно сухим из воды вылезти, что бы ты ни натворил. Отлично, да? Как вы говорите, супер? А догадываешься, что он тогда во взрослой жизни пробовать начнёт? И кто будет виноват? Я! Потому что не объяснила, что за каждое преступление должно быть наказание.

У меня так и рвалось наружу про преступления и наказания. Иногда «во взрослой жизни» люди получают наказания без преступления, между прочим! Иногда надо просто верить людям. То есть мне.

– Вы вот думаете, что мы, учителя, какие-то монстры, – продолжала проповедовать Улитка, – а мы, между прочим, мамы! И у нас тоже есть дети. И мы понимаем, что такое ответственность за детей…

И ля-ля-ля… А у меня в голове закрутилось слово «проповедовать». Где я его слышала? Или видела? В написанном виде. Давай, зрительная память! Давай-выдавай! Ну?

А!

Точно!

Это же было написано на двери. Маркером. В старой квартире на Рязанском проспекте. «Проповедовать с амвона, увлекать с трибуны, учить с кафедры – гораздо легче, чем воспитывать одного ребёнка. А. П. Герцен». Это папа написал. Когда родилась Ирка. Но смешным мне показалось это только сейчас.

– Ну что ты улыбаешься? – не унималась Улитка. – Ты же ему медвежью услугу оказываешь, своему Андрюше. Стираешь границы дозволенного. Неужели ты просто поверишь ему на слово?