Михаил Штительман - Повесть о детстве (Художник Р. Гершаник)

— Моя жена, — продолжал он, — или мать моя сюда дороги знать не будут. Мужчина имеет дело с мужчиной. Понятно? Фабрика — не сапожная мастерская. Меняется не только вывеска. Тары-бары за работой — этого не будет. Захотел — пришел, захотел — ушел… этого не будет. С мастером запанибрата — этого не будет. Двадцать хозяев — этого тоже не будет.

— Что же тогда будет? — как бы про себя спросил Лурия.

— Порядок. — Хозяин заложил руки за спину и подошел к окну. Несколько минут он стоял молча, потом, поманив к себе пальцем приемщика, спросил:

— Окна когда-нибудь моют?

— Моют.

— На них полпуда грязи!

— Полпуда, — согласился приемщик.

— Надо мыть часто! — сказал Гозман, брезгливо прикасаясь пальцем к стеклу. — А то еще день, а уже жгут лампы.

Направляясь к выходу, он заметил Сему, склонившегося над колодкой. Улыбаясь, он кивнул ему головой:

— Научился носить фартук?

— Сначала меня заворачивали в пеленки, а потом надели штаны. Все приходит в свое время, господин хозяин.

— Верно, — ответил Гозман, продолжая улыбаться. — А молчать ты научился?

Сема пожал плечами:

— Если это очень нужно, господин хозяин.

— А отвечать? Хотя это как раз ты и раньше умел. Расскажи им, сколько ты получил гривенников!

Гозман склонился к жестяному умывальнику, вымыл руки, вытер их носовым платком и вышел из цеха.

— Вы имеете вещь, — сказал Лурия, провожая хозяина взглядом. — он понимает свою выгоду.

— Я думаю… — согласился Шац, поднимая очки на лоб, — Я хорошо знаю всю их породу. Отец его тоже был хороший кулак. Ездил верхом на лошади, скупал лес и бил приказчика перчаткой.

— Сема, — отозвался вдруг Антон, — ты с ним старый знакомый?

— Да.

— А что это за гривенники?

— За хороший ответ.

В это время к Семе подошел Лурия и, взявши стульчик, подсел рядом:

— Я сказал насчет лошадей, и ты обиделся. А, Сема? Так я пошутил. Это они хотят… как бы это объяснить… чтоб мы с тобой были лошади. Понимаешь: я и ты. И они запрягают нас в воз и говорят: «Вье!» — и кладут на этот воз — я знаю? — что им только вздумается: лес, дом, стадо. А мы с тобой должны везти. Тогда мы поворачиваемся и говорим: «Бог с вами, что вы делаете, тут же вышло недоразумение, мы не лошади!» Но они нас не слушают, они знают одно: им нужно ехать… Жених, ты понимаешь, что я говорю?

— Понимаю, — кивает головой Сема. — Я даже знаю один случай, когда воз шел под гору и лошади вырвались и перевернули этот воз, и прямо ужас, что было!

— Ой, молодец! — Лурия засмеялся и обнял Сему за плечи. — Я таки вижу, что ты не подкидыш. Я смотрю на тебя и вижу весь твой древний род!

Старик встал и вразвалку побрел к своему месту. Вокруг его розовой блестящей лысины еще росло несколько волос, и, как назло, они завивались. И сколько Лурия ни смачивал и ни приглаживал их, стараясь прикрыть свою лысину, ничего не получалось: волоски были с характером и быстро возвращались на свое привычное место.

Бабушка с таким волнением переживала весть о разорении Айзенблита, что Сема, удивляясь, спросил ее:

— Скажите правду, может быть, вы его компаньонка?

— Нет, — призналась бабушка. — Но как это можно проиграть в карты целое состояние — ума не приложу! Выиграть — это я еще понимаю, но проиграть…

— Хорошее дело! — засмеялся Сема. — Вы же понимаете, что можно выиграть, — значит, кому-то надо проиграть.

— Да, — покорилась бабушка, — так это должно было случиться с Айзенблитом! Такое несчастье…

— Можете так не убиваться, — успокоил Сема бабушку, — даже после разорения он богаче нас с вами. Дом у них есть? Есть. Лошадь есть? Есть. А серьги у «мамаши»! Такие серьги, что они тянут ее к земле!

— Ай, оставь Сема, — рассердилась бабушка, — я не люблю считать чужие деньги! Гозман уже видел тебя?

— Да.

— И он ничего не сказал?

— Поговорили.

— «Поговорили»! Мне нравится этот тон! — опять возмутилась бабушка. — Что он тебе — приятель, товарищ? «Поговорили»! Я тебя прошу, пока ты сидишь на работе, забудь, что у тебя во рту лежит язык. Понял? А потом придешь домой и выговоришься за целый день!

В дверь постучали. Бабушка подошла, выглянула в коридор, и по ее недовольному взгляду Сема понял, что пришел Пейся.

— Сема уже пообедал? — раздался заискивающий голос Пейси.

— Пообедал, пообедал! — небрежно ответила бабушка.

— А какой аппетит?

Но бабушка не удостоила его ответом. Пейся вошел в комнату и, сев на стул, принял такой важный вид, как будто пять минут тому назад его выбрали казенным раввином.