Михаил Штительман - Повесть о детстве (Художник Р. Гершаник)

Сема прошел перед самым носом отставного водовоза, но Герш даже не взглянул на него. «Э-э, — подумал Сема, — старые счеты: он боится, что я потребую долг. Чепуха, кто теперь будет спорить из-за трех грошей?»

Но вот и сам Герш заметил гуляющего подростка. Он сразу оживился при виде покупателя и весело затянул:

Сема порылся в карманах, вытащил тяжелый пятак и подошел к купцу:

— Дайте мне две кисленькие конфеты.

— Если две кисленькие, — заискивающе сказал Герш, — то надо еще одну сладенькую, на закуску!

— Хорошо, — согласился Сема и протянул монету.

Герш внимательно осмотрел пятак и, спрятав его в карманчик люстриновой жилетки, принялся с особым усердием отгонять мух. Но Сема не уходил: он знал, что вся его оптовая покупка стоит грош и ничего не случится, если он все же потребует сдачи.

— Сдачу? — удивленно спросил Герш и вздохнул: — Опять давать сдачу! — Отсчитывая деньги, он мечтательно произнес: — Эх, если бы я всю жизнь не давал сдачи, я бы был самый богатый человек на свете.

Сема засмеялся:

— А вы меня не узнаете, мосье Герш?

— Что значит, я тебя не узнаю? — обидчиво спросил водовоз. — Это меня не узнают!.. Был раньше человек, хозяин — сглазили. Ведь вы все завидовали мне, — вдруг закричал он, — вам всем хотелось сесть на мою бочку!..

— Да, — покорно согласился Сема. — И какая была бочка и какие были обручи!..

— А какой был Наполеон, — мечтательно произнес Герш, — ах, какой это был Наполеон! Прямо не лошадь, а целый конь!

— Где же он?

— Нету. Сдох… А какие у него были глаза! Он же все понимал. Вы поверите, когда у меня не брали воду, так у него слезы капали. Вот такие слезы, как яйцо. Чтоб у лошади было вдруг сердце! Это, наверно, единственная лошадь с добрый сердцем. Давал ей овес хорошо. Не овес — тоже хорошо. Сено? Пожалуйста… — Он тяжело вздохнул. — Ну, а ты все живешь? — вдруг с какой-то неожиданной обидой в голосе спросил Герш и замолчал.

Сема понял, что разговор окончен, и медленно побрел домой. «Вот тебе и Герш! Где же счастье Герша? — думал Сема. — Старость, а где его теплый кров, и почему в местечке так мало людей, счастливых надолго?»

Задумчивый, вошел Сема в дом, вымыл руки и присел к столу.

Бабушка с кем-то разговаривала на кухне. Сема подошел к окну — из лесного склада вывозили на телегах обаполы, хозяин вышел на улицу проводить в добрый путь покупателя. «Я это уже видел», — подумал Сема. Почти все, что он видел сегодня, он уже видел вчера или позавчера. Встречал ли он учителя из хедера, приказчика Якова или самого Магазаника — он знал заранее, что скажет или сделает любой из них.

«Все это уже было, — думал Сема, — все это уже было». И только то, что он слышал на фабрике, — он слышал впервые. Рабочие говорили друг с другом быстро, какими-то забавными прибаутками, смеялись, вспоминая далеких друзей. Слова их бежали куда-то мимо Семы, но, непонятные и значительные, они волновали его. Порой ему хотелось вмешаться в разговор, но он боялся, что ляпнет что-нибудь не к месту и озорные сапожники засмеют его. Он слушал и молчал.

Ему очень хотелось пригласить в гости кого-нибудь из них, особенно Залмана и Лурию — друзей отца, но он знал, что бабушка избегает встреч с ними. С эгоизмом несчастной матери в каждом из оставшихся на свободе друзей Якова она видела виновника его тяжелой доли. «Почему он там, а они тут? Он один страдает за всех!» — так говорила бабушка. Но Семе было очень хорошо с ними. И они, будто угадывая его желание, часто и подолгу рассказывали об отце. Сема слушал их, закрывал глаза, и ему было очень горько, что он не может себе представить его. Были какие-то смутные очертания, но не было живого отцовского лица, его серых насмешливых глаз, его быстрых, веселых рук, которые так часто ласкали сына.

Около часа стоял он с закрытыми глазами у окна. Бабушка, войдя в комнату, испуганно вскрикнула и подбежала к Семе:

— Что с тобой? Случилось что-нибудь?

— Ничего, — тихо ответил он.

— Я знаю твое «ничего»! — не унималась бабушка. — Ничего — это значит: тебя уже опять рассчитали.

Сема рассмеялся:

— Не рассчитали… И давайте кушать. — Он знал, что такой просьбой можно мгновенно успокоить бабушку.

Суетясь у стола, она рассказывала ему последние дворовые новости:

— Солдатка Фекла получила письмо из лазарета с черной печатью. Ты подумай, так-таки убивают направо и налево. А в присутствиях сейчас почти не смотрят и только говорят: «Годен, годен!»