Михаил Пархомов - Хороший парень

Дескать, вопрос ясен и обсуждению не подлежит.

Его движения были намеренно ленивы: одёрнул гимнастёрку, подтянул голенища и, скользнув взглядом по лицу Чижика, который подался вперёд, чтобы хоть сейчас последовать за Яшкой в огонь и воду, отвернулся от него к Бояркову и позвал:

— Глеб! Слушай, как насчёт того, чтобы пойти в столовую подзаправиться? Не возражаешь? Тогда давай собирайся.

Когда кого-нибудь из заводских шофёров спрашивали о Бояркове, они, пожимая плечами, отвечали: «Мрачный тип».

Так его называли не только потому, что он всё делал медленно, нехотя и имел привычку низко надвигать кепочку на свои угрюмые, навыкате, бесцветные глаза, но главным образом потому, что Глеб Боярков был убеждённый «левак», «калымщик», открыто промышлявший на пригородных шоссе и не брезгавший даже тем, чтобы торговать из-под полы горючим и запасными частями. Ну, а это, даже по мнению тех шофёров, которые не отличались святостью и при случае сами были не прочь заработать мимоходом лишнюю пятёрку, всё-таки было уже самым последним делом.

Хмурый, с низким лбом и сросшимися на переносье бровями, Боярков вразвалочку последовал за Яшкой, подметая своим широченным клёшем асфальт.

Теперь, когда он вышагивал рядом с Яшкой, ещё сильнее бросалась в глаза его необыкновенная худоба. Боярков был высок и сутул. Его впалую грудь обтягивала синяя фланелевка с замками-молниями на многочисленных карманах, в которой, сколько Яшка помнил его, Глеб расхаживал и зимой и летом. Он не помышлял даже о том, чтобы купить себе приличный костюм, хотя у него постоянно водились деньжата.

Одним словом, Боярков был полной противоположностью весельчаку и щёголю Яшке. У них ничего не было общего, и они не дружили. Но не всё ли равно, кому излить душу? Всё-таки Боярков был шофёр и мог Яшку понять, тогда как Чижика Яшка шофёром ещё не считал. К тому же уйти из гаража вместе с Боярковым значило, по мнению Яшки, показать свою независимость и этой барышне и Касаткину. Пусть завгар не воображает, что если Яшка перестал возить директора, то им теперь можно уже помыкать.

К заводской столовой дорога вела мимо эллинга, на котором лежали развороченные пароходы и баржи.

Войдя в столовую, Яшка осмотрелся. Во всю длину двухсветного зала в пять рядов стояли покрытые клеёнкой квадратные столики, напоминавшие клетки шахматной доски. Между ними кое-где виднелись пыльно-серые пальмы в тяжёлых дубовых кадках* Как обычно, столовая полнилась низким гулом. Пробегали официантки в белых кружевных наколках и с деревянными подносами в руках. Сегодня большим спросом пользовались окрошка и зелёный борщ.

Отыскав свободный столик, Яшка по-приятельски кивнул хорошенькой официантке и повернулся к Глебу:

— Присаживайся.

Вскоре официантка принесла бутылку пива и хлеб, и Боярков, выбрав горбушку, поспешил намазать её горчицей. Он был слишком нетерпелив, чтобы спокойно ждать первого, тогда как Яшка в ожидании борща весело переговаривался с ребятами, сидевшими за соседним столиком, то и дело произнося свою любимую поговорку:

«Шумим, братцы, шумим».

За обедом Яшка говорил не умолкая. Ничего, спешить некуда. А что касается этой девушки, которая явилась с чемоданчиком и в шёлковом платье, то она Не успела оформиться на работу, а уже заводит свои порядки! «Поднимите окурок»!

Боярков, наверное, слышал? Вот до чего они дожили: этак гараж скоро превратится в комнату матери и ребёнка или даже в «каплю молока».

— Ты со мной согласен? — спросил Яшка.

Боярков, не отличавшийся многословием, ответил:

— Угу — Ничего, мы ей обломаем крылышки, — пообещал Яшка. — Видали мы таких! Как думаешь, Глеб, она приезжая? До сих пор я её нигде не встречал. Да, кто-то нам удружил На мгновение Глеб оживился.

— А она, между прочим, того н-ничего — выдавил он из себя.

— Кто? — не понял Яшка, занятый собственными мыслями.

— Эта деваха — Нет, она не в моём вкусе, — сказал Яшка. — Не люблю таких. Гонору много. И вообще ей, по-моему, сухофруктов не хватает; этой как её изюминки, что ли. Самая обыкновенная барышня, да И нечего ей совать кирпатый носик не в свои дела.

Боярков не возражал. Он медленно жевал и прислушивался к Яшкиным словам, стараясь уловить их смысл, и одновременно думал о том, что сегодня же — это как пить дать — пригласит эту деваху на танцы. Он был уверен, что всё произойдёт именно так, как он задумал. Осечки быть не может. Он — это все знают — парень при деньгах, а какая деваха, скажите на милость, откажется культурно провести время? И, отвечая своим мыслям, Боярков не удержался, неожиданно для себя вслух произнёс: