Михаил Парфенов: Все хорошо

Мы с подружкой зашли в кафе, перекусить и поболтать. Не виделись пару недель, я успел соскучиться… Надеюсь, она тоже.

Кафе тщилось быть рестораном. Официант поздоровался, оставил нам меню и занялся другими клиентами. Посетителей немного, но, поскольку само заведение невелико, мы можем чувствовать себя в уединении, и в тоже время ясно слышим, что говорят соседи. Рядом сидит толстяк в деловом костюме и цедит через трубочку какой-то коктейль. За окном солнце плавит асфальт, мелькают машины. На другой стороне дороги люди толпятся у магазина, торгующего техникой в кредит.

— Хорошо сегодня, — говорю я.

Подружка кивает, не отрывая взгляда от меню.

Иногда мне кажется, что я ей интересен лишь тем, что могу ее чем-нибудь угостить или что-то ей подарить.

Иногда я думаю, что слишком комплексую.

У толстяка за соседним столиком зазвонил мобильный. Мужчина достает телефон из внутреннего кармана и начинает о чем-то громко спорить с позвонившим.

Подружка посмотрела на него, потом на меня и скорчила недовольную рожицу.

— Не нравится?

Она кивает.

— Это еще не конец света, — я закуриваю. Она опять морщится.

— Курильщик!

— Ты выбрала, что будешь заказывать?

— Да. — Она заказывает полноценный обед из трех блюд, каждое из которых влетит мне в копеечку. — А ты?

Я решаю взять бокал пива.

— Холодненького…

Ее вроде веселит, когда у меня на лице появляется такое вот дурацкое мечтательное выражение.

Здесь, в тени, конечно, не так жарко, как на улице. Хотя все равно явственно не хватает свежего воздуха. Думаю, толстяк за соседним столиком нырнул в кафе, пытаясь укрыться от зноя. Ругаясь по телефону, он то и дело вытирает рукавом пиджака потный лоб. Рукав уже потемнел от влаги. Смешной мужик — давно бы уже скинул эту деловую робу, чего мучиться?

Подошел официант, принял заказ и удалился.

— Хорошо здесь, — говорю я подружке, пока мы ждем его возвращения.

— Да, только вот жара…

— Это еще не конец света.

Она одаривает меня вежливой улыбкой.

Иногда, после наших встреч, я пытаюсь высчитать, сколько же в ее улыбках искренности, сколько благосклонности, а сколько насмешки.

Иногда осаживаю себя: успокойся, парень. Пускай улыбка остается просто улыбкой.

— Знаешь, — подружка смотрит на меня, не мигая. Она всегда так делает, если собирается сказать что-то серьезное или желает сделать вид, что собирается. — Знаешь, с такими вещами не шутят.

— Ты про конец света?

— Да… — она опять морщит носик. — Не повторяй!

— Давай обсудим это. Убьем время, пока заказ еще не принесли. Ха! «Убить время», сказать это все равно что сказать «конец света». Как тебе такая игра слов?

— Неприятно…

— Почему неприятно? По-моему, куда неприятнее этот потный жирдяй, насилующий наши уши своей руганью.

Она отмахивается от меня рукой, как будто от мухи:

— Пойми, глупый, если постоянно вспоминаешь что-то плохое, оно может действительно случиться.

— Ты имеешь в виду, что можно конец света… накаркать? — я смеюсь. — А если я миллион раз скажу «зима», на улице похолодает?

Взгляд у подружки становится злым. Ее сердит, когда я завожусь. Наверное, потому, что меня трудно остановить в такие моменты.

— Делай что хочешь, — она отворачивается, всем своим видом демонстрируя полное равнодушие ко мне и моим шуточкам. — Талдычить одно и то же назло девушке — не лучший способ произвести на нее впечатление.

Толстяк тем временем уже спрятал телефон и рухнул на свое место. Пот стекает с него ручьями. Скоро под стулом начнет скапливаться лужа.

— Понимаю твою логику, — киваю я примирительно. — Пустыми словами впечатление, конечно же, не произвести. Другое дело, если мне и правда удастся вызвать армагеддон.

— Уже не смешно. Я сейчас уйду!

— Подожди, — останавливаю я ее. И, когда она садится обратно, с улыбкой добавляю:

— Ты ведь не знаешь, что там сейчас начнется.

Она опять вскакивает, и тут мне уже приходится ее по-настоящему успокаивать.

— Сама посуди — миллиарды людей в мире ежедневно вспоминают про конец света по всякому мало-мальскому поводу. Допустим, все это копится где-то, записывается в некую вселенских масштабов книгу, складывается на каких-то космических весах. И вот в какой-то момент очередная ничего не значащая, казалось бы, реплика о конце света становится той самой последней каплей. Во всех смыслах последней. Конец света, конец света, конец света… И вот предположим, что сейчас чаша мировых весов уже заполнена и остается всего ничего, сущая малость — одно единственное упоминание о…