Юрий Коротков - Мадемуазель Виктория. Повесть

- Папа, наверное, ругаться будет. Лешка вытирает пот с зеленой физиономии.

- Я - советский специалист, - говорит он, - а ты - моя жена. А потом я буду президент Насер и приеду нас благодарить.

- Не хочу я твоей женой быть. Я лучше бульдозером буду. Лешка опять смотрит на Вику непонятными взрослыми глазами.

- Я так не играю. У специалиста должна быть жена.

- Не хочу.

Лешка останавливает работу, ковыряет оспины и задумчиво говорит:

- А я, если хочешь знать, когда вырасту, на тебе взаправду женюсь. Вот.

- А я к тебе в жены не пойду, - сердито отвечает Вика.

- Так нельзя, - рассудительно говорит Лешка. - Ты девчонка, слабачка, а я тебя буду защищать.

- Тоже мне, защитник! - фыркает Вика. Лешка раздувается от обиды.

- Я вырасту, знаешь-знаешь, какой сильный буду! А папа меня оставил, чтобы тебя защищать, вот.

- От кого это меня защищать?

- А вот бандиты полезут-полезут через балкон…

- Какие еще бандиты? Зачем им в русскую колонию лезть?

- А «Братья-мусульмане»? «Братья-мусульмане»? Вика слышала эти слова в разговорах взрослых. Эти «Братья-мусульмане» хотели убить президента Насера. Вот они карабкаются по бугенвиллиям на балкон, в черных галабиях до пят, в черных платках. Плывут по коридору, как черные тени. Под полой галабии - кривые острые ножи. Платки закрывают лицо, только черные глаза сверкают злым огнем…

Вика смотрит на балконную дверь. За дверью - непроглядная египетская ночь. Балкон в дальнем конце коридора теряется в полутьме. Свет только на кухне и здесь, над входной дверью. В Египте дорогой свет, его гасят, выходя из комнаты. Распахнутые двери зияют черной гулкой пустотой по всему коридору.

А вокруг - чужая страна. Чужая ночь. Ни звука…

- Кажется, балконная дверь скрипит… - шепчет Вика. - Это ветер, наверное, - неуверенно отвечает Лешка.

- Нет. Слышишь, скрипит…

На балконе и в самом деле что-то скрипит. Комнаты вдруг наполняются неведомыми шумами и шорохами.

- Когда же папа вернется? - Вика вот-вот заплачет от страха.

- Нескоро еще… - сиплым шепотом отвечает Лешка.

Они жмутся у входной двери. А за тонкой дверью будто бы чьи-то шаги.

- Надо свет включить… - шепчет Лешка.

- Включи…

Лешка колеблется. Включатели в глубине страшных черных комнат.

Он смотрит на сжавшуюся Вику и смело встает. Перелезает через «Асуанскую плотину», ощерившуюся распахнутыми пастями чемоданов. Подкрадывается на цыпочках к ближней комнате, заглядывает…

- Темно…

- Включай скорее, - просит Вика.

Лешка медлит, раскачивается, как перед прыжком в высоту. Бросается в комнату, шарит дрожащими руками по стенам, повизгивая от страха, нащупывает включатель, щелкает им и с воплем вылетает обратно, будто из темноты тянется за ним огромная рука.

Свет включен, в комнате никого нет. Темнота и страшные шумы отступили к балкону.

Уже смелее Лешка расправляется с темнотой во второй комнате, в третьей… Остается только Викина, самая дальняя. Лешка ныряет в нее и с визгом вылетает, несется назад, выкатив глаза:

- Че-человек! Че-че-черный!

Вспотев от страха, они спрятались за «плотину» и ждут. Ничья тень не падает в коридор из освещенной комнаты.

Лешка уходит на разведку, издалека заглядывает в комнату…

- Тьфу! - громко говорит он. - Это зеркало.

Весь этаж ярко освещен. Зато за окнами стало совсем черно. Лешка идет на кухню и приносит охапку столовых ножей.

- Главное, не спать, - говорит он, раскладывая ножи на полу. - Чтобы врасплох не застукали…

Темное вечернее солнце опускается на Ученский лес, оплывает, растекается на полнеба. Лес и облака пропитались вишневым светом. От Учи поднимаются синие сумерки, а последние лучи уходящего дня еще чертят светлое небо. Из низин, балок, овражков, через край, как переспевшая квашня, вываливается туман, катится по марфинским улицам. По самые плечи в теплом тумане бежит сосед Вовка. Его стриженая макушка то пропадает, то появляется над белесыми клубами.

- Зае-е-ец! Зае-е-ец! Отец твой еде-е-ет!

У околицы, приглушенный туманом, гудит мотор. Надсадно ревет и мечется на привязи Коська, который до смерти боится папиной «Победы».

- Да разве я так свою доченьку зову? Ведь я зову ее - Заинька!

От машины вкусно пахнет бензином, а от папиной щеки - утренним одеколоном и еще чем-то родным, только папиным…

Вернувшись с виллы, родители застали престранную картину. Под дверью, свернувшись калачиком на половике, крепко спали Вика и ее мужественный защитник. Кругом них веером лежали тупые столовые ножи. Весь этаж был залит светом, а коридор перегородила высокая плотина из стульев, тумбочек и чемоданов.