Леонид Прокша - Мальчик в больших башмаках

- Разрешите душу обогреть,- попросил полковник, входя в комнату.

- Проше, проше…- засуетились женщины, подавая гостям стулья.

- Понимаете, машина открытая. Замерзли.

В комнате было тепло. Топилась плита. Женщины готовили ужин. Одна из них была пожилая, другая помоложе.

- А может быть, пожелаете отведать наших клецок? - обратилась к гостям пожилая женщина.

- Нет, спасибо. Мы неплохо подкрепились часа два тому. Еще не проголодались.- Полковник подошел к плите, протянул к огню руки.- А вот озябли, так это да.

Кроме женщин в комнате был еще мальчик лет четырех-пяти. Он сидел на маленьком стульчике за таким же маленьким столом. Перед ним дымилась тарелка.

Пожилая женщина подошла к мальчику, пододвинула к нему тарелку.

- Хочешь есть?

- Хочу,- ответил мальчик.

- Перекрестись.

Мальчик насупился и молчал.

- Не перекрестишься - не получишь клецок.

Женщина отодвинула тарелку и отошла.

Из тарелки шел вкусный запах. На бледном лице мальчика показались слезы.

Женщина снова подошла к малышу.

- Перекрестишься - будешь кушать. А клецки вкусные. С мясной начинкой, а?

Мальчик отрицательно мотнул головой.

- Ну, не будь таким упрямым,- начала ласково уговаривать малыша молодая женщина. Она погладила волосы мальчика, но малыш тряхнул головой и, словно боясь поддаться па уговоры, сердито буркнул:

- Не буду креститься.

- Не будешь - и клецок не будет.- Пожилая женщина решительно отодвинула тарелку.

- Чей он? - спросил полковник. Он знал, что католическому священнику запрещается жениться и женщины в его доме - это прислуга.

- Неизвестно,- ответила пожилая.- Нашли возле убитой женщины на дороге во время бомбежки. Приютили. Кормим, поим, а он вот какой.

- Настоящий большевик растет,- обрадовался Чернобривец.

Полковник моргнул ему: дескать, помолчи.

Пожилая женщина вернулась к столику и снова пододвинула малышу тарелку. Он приготовился есть, но…

- Перекрестись!

Мальчик положил ложку. Еще одна сиротская слезинка скатилась по щеке.

Полковник и шофер с болью и восхищением смотрели на маленькое существо, так упорно отстаивавшее свое человеческое достоинство.

- Да оставьте вы его в покое,- не вытерпел полковник,- Вырастет - сам решит, креститься ему пли нет.

Пожилая женщина ничего не ответила. Она переставила тарелку на плиту и ушла в другую комнату.

- Спросит у ксендза,- пояснила молодая.- Боится старуха брать на себя такой грех.

- А я думаю, что принуждать человека креститься грех не меньший,- сказал Чернобривец.

Полковник глянул на шофера, давая ему понять, что не положено вмешиваться во внутренние дела иностранного государства, тем более в дела религиозные. Чернобривец умолк, хотя видно было, что ему очень хотелось высказаться.

Вошла пожилая женщина.

- Ну что? - спросила молодая.

- Не разрешает.

- Ну, спасибо, что обогрели. Извините за беспокойство,- поблагодарил полковник, поднимаясь со стула.

Надевая в сенях фуражки, полковник и шофер услышали назойливый голос пожилой служанки:

- Перекрестись - получишь клецки…

И упрямый ответ мальчугана:

- Не буду!

- Читать еще? - спросила Галя, взглянув на бледное лицо Вани. - Ты не устал?

- Нет, читай, Галя.

- Читай, читай,- стали просить и раненые.

- И вам интересно слушать, что пишет «Пионерская правда»? - обернувшись, спросила Галя.- Вы же взрослые…

- А чего же, «Пионерская правда» - очень серьезная газета,- сказал солдат с окладистой бородой. Ему нравился звонкий голос девочки, и он готов был слушать все, что бы ни читала Галя, которая напоминала ему младшую дочь.

- А тут про смешное напечатано.

- Давай про сметное.

- Ну, хорошо,- сказала Галя и начала читать про мальчуганов - чистильщиков сапог, которые ловко подвели немецкого офицера. Они к сапожной мази подмешали серную кислоту и сожгли сапоги заносчивого фон-барона, который обижал их.

- Вот молодцы, ловко они его,- раздавались возгласы одобрения.

- За какое это число газетка? - спросил бородач.

- Старая очень, почти двухмесячной давности. За шестнадцатое января 1945 года.

- Надо своей дочурке написать. Пусть почитает. Она у меня тоже любит книжечки и газеты.

Бородачу было приятно говорить о своей дочери, которую он не видел четыре года.

В комнату вошла сестра.

- Ваня, тебе письмо.

- Откуда?

- Из Белоруссии. От Миши Артошки.

- Уже ответ пришел на наше письмо! - вспыхнула Галя.

- Давай, сестрица, его скорее.