Гудрун Паузеванг: Не такая

Когда на него напали, Бербель чуть было тоже не досталось. Еще бы! Втерлась в толпу мужиков и орет:

— Эй, вы, трусы! Трусы жалкие! Десять на одного! А за что? Потому что он не такой, как вы? А раньше-то все мужчины длинные волосы носили!

Ее ткнули разок-другой кулаком, наконец выпихнули. Она ревела от отчаяния и злости, когда его стригли.

— Ну, ясное дело, — говорили в Оберкратценбахе, — втюрилась по уши в этого типа!

— Я тут не останусь, уеду, — сказала Бербель в первый же день после каникул, когда мы стали ее дразнить. — Тут никакой свободы нет. Ходишь будто связанная. Как окончу школу, уж куда-нибудь да уеду, где можно жить, как хочешь!

— А мы и здесь живем, как хотим! — сказал один парень из нашего класса.

— Нет, — взъярилась Бербель, — здесь мы живем, как хотят наши родители! А вам хоть бы что! Засосет вас это болото, а вы и не заметите!

И пошла! И такие мы, и сякие, и то у нас не так, и это не эдак!.. В общем, нам это порядком надоело. Вечно она старалась пробить головой стену. Если бы она нам тогда объяснила потерпеливее, что хоть она имеет в виду, мы бы, может, ее и поняли. А так только взбесились, и все.

Дома она все-таки добилась, что ей разрешили учиться дальше — кончать десять классов, хотя родители ее считали это глупостью. Для чего ей столько учиться? Все равно замуж выйдет!

Но и учителя за нее вступились, тоже уговаривали — Бербель была у нас в классе лучшей. В конце концов родители согласились: она ведь и правда совсем еще ребенок! И Бербель получила аттестат зрелости.

Я ушел из школы на год раньше ее, потому что решил стать слесарем по ремонту машин, а там принимают после девяти классов. Но еще до того, как Бербель окончила школу, у них в семействе был однажды жуткий скандал. Родители требовали, чтобы Бербель пошла в ученицы к парикмахеру. У ее тетки ведь парикмахерская в Бебельбахе. А Бербель ни за что на свете не соглашалась. Она давно решила стать сестрой милосердия. А родители ей не разрешали. Я ничуть не удивился, когда услыхал, что через несколько дней после окончания школы Бербель вдруг пропала. Предкам письмо оставила — мол, уезжаю во Франкфурт. Не ищите, не беспокойтесь, уж как-нибудь да проживу сама. Родители не стали ее разыскивать с полицией, как я ожидал. Наоборот, объявили во всеуслышанье, что между ними и Бербель все кончено.

— Такую дочь мы и знать не хотим, — говорили они всем и каждому. — Шляется где-то там по городу! — И охотно выслушивали соболезнования.

Несколько месяцев спустя я приехал во Франкфурт. Я учился тогда на слесаря по ремонту в Бебельбахе. Дело было в воскресенье, меня послали навестить двоюродного дедушку в доме для престарелых и передать ему пакет со жратвой по случаю дня рождения. Раньше мать всегда сама туда ездила, а тут решила, что я уже достаточно взрослый и могу избавить ее от длинной дороги. Я не то чтобы взялся за это с большой охотой, но по воскресеньям в Оберкратценбахе все равно делать нечего.

Передав пакет, я пошел побродить по городу: поезд отправлялся только через два часа. Проходя по площади, посреди которой бил фонтан, а вокруг него толклись голуби, я увидел Бербель. Она сидела на земле вместе с целой компанией хиппи, прислонившись к барьеру фонтана, и пела. Какой-то длинноволосый парень рядом с ней играл на гитаре, а все остальные тоже пели и хлопали в такт в ладоши. Бербель здорово похудела, но казалась довольной. Она вскочила, заметив меня, протянула мне руку и тут же втащила меня в круг своих друзей.

— Это мой одноклассник, — сказала она им, а мне: — Давай садись, споешь вместе с нами!

Сперва я чувствовал себя как-то неловко в этом обществе. Я был здесь единственный с короткими волосами. Но они встретили меня очень дружелюбно и так, словно я для них свой.

Бербель рассказала мне о походе на юг Франции. Они топали туда пешком, когда удавалось — на попутках, скитались по дорогам. До чего было здорово! Хоть иной раз и под ложечкой сосало от голода, но не это главное! Зато каких хороших ребят там встретили! Из самых разных стран, даже японцев. А как деньги кончались, шли помогать крестьянам на поле. Тут уж обязательно накормят, а иногда и с собой чего-нибудь дадут. В общем, жизнь прекрасна!

На ней были сильно вылинявшие джинсы, а все имущество — небольшая сумочка через плечо.

— Да, а темноты-то я больше не боюсь, — сказала она смеясь.