Джон Толкин - Легенда о Сигурде и Гудрун

В своем эссе «О волшебных историях» (1947) отец, рассуждая о книгах, которые читал в детстве, сказал:

Мне не особо хотелось искать зарытые клады или сражаться с пиратами; «Остров сокровищ» оставил меня равнодушным. Иное дело — краснокожие: в этих историях были луки и стрелы (меня и по сей день одолевает желание научиться метко стрелять из лука — желание ни на йоту не утоленное), и странные языки, и отблески архаичного образа жизни, а главное — леса. Но земле Мерлина и Артура эти истории уступали, а лучше всего были безымянный Север Сигурда Вёльсунга и владыка всех драконов. Эти земли были несказанно желанны.

То, что свод древней поэзии на древнеисландском языке под названием «Старшая Эдда», или «Песенная Эдда», оказал глубокое, пусть и подспудное, влияние на его последующие произведения, разумеется, сомнению не подлежит. Во всяком случае, общеизвестно, что имена гномов для «Хоббита» отец заимствовал из первой эддической песни, «Völuspá», то есть «Прорицание вёльвы». Сам он не без сарказма, по обыкновению своему, отмечал в письме к другу в декабре 1937 года:

Сам я не слишком одобряю «Хоббита» и предпочитаю мою собственную мифологию (которая затронута лишь поверхностно) с ее последовательной системой имен и названий… этой мешанине из эддических гномов (дань «Прорицанию вёльвы»), новоиспеченных хоббитов, голлумов (придуманных от нечего делать) и англосаксонских рун.

Однако ж далеко не так широко известно — собственно говоря, почти неизвестно (хотя и выясняется из имеющихся публикаций), что Толкин написал две взаимосвязанные поэмы на тему легенды о Вёльсунгах и Нифлунгах (или Нибелунгах [1] Здесь и далее слово «Нибелунги» пишется с прописной буквы, когда оно употребляется как имя собственное, для обозначения рода и его отдельных представителей, и со строчной — когда оно обозначает сказочных существ, хранителей клада (такое написание закрепилось, в частности, в названии знаменитой «Песни о нибелунгах»). — Примеч. пер. ) на современном английском языке, подогнанном под древнеисландскую метрику — более пяти сотен строф. Эти поэмы до сих пор не публиковались, равно как и нигде не цитировались. Они называются «Völsungakviða en nýja» — «Новая Песнь о Вёльсунгах» и «Guðrúnarkviða en nýja» — «Новая Песнь о Гудрун».

Ученые познания моего отца отнюдь не ограничивались «англосаксонистикой»; он профессионально освоил песни «Старшей Эдды» и древнескандинавский язык (термин, что в обиходе является синонимом древнеисландского, поскольку бо́льшая часть сохранившейся древнескандинавской литературы написана на исландском). На самом деле, на протяжении многих лет после того, как в 1925 году отец стал профессором англосаксонского языка в Оксфорде, он был и профессором древнеисландского, хотя такой должности не существовало. Как минимум, с 1926 по 1939 г. он ежегодно читал лекции и вел занятия по древнеисландскому языку и литературе. Однако, невзирая на его заслуги в этой области, признаваемые даже в Исландии, отец так ничего и не написал на тему древнеисландского языка с расчетом на публикацию — кроме разве что «Новых Песней»; да и тут, насколько мне известно, никаких свидетельств «за» или «против» не сохранилось — если не считать перепечатанной под диктовку рукописи, неизвестно каким годом датированной и иного интереса не представляющей. Зато сохранились многостраничные заметки и наброски отцовских лекций, хотя и по большей части записанные наспех, зачастую на грани неудобочитаемости — или уже за гранью.

«Новые Песни» возникли как следствие этих ученых занятий и датируются примерно тем же периодом. Я склонен отнести их скорее к более поздним годам пребывания отца в Оксфорде до Первой мировой войны, нежели к более ранним: возможно, к началу 1930-х; но разве что по наитию, бездоказательно. Две поэмы, как я понимаю, взаимосвязанные временем создания, представляют собою произведение весьма значительное.

Можно предположить, — хотя никаких подтверждений тому нет, — что отец взялся за древнеисландские песни как за новый поэтический проект, после того как оставил «Лэ о Лейтиан» (легенду о Берене и Лутиэн), ближе к концу 1931 года («The Lays of Beieriand», с. 304).

Взаимосвязь между этими поэмами и древними первоисточниками весьма сложна; песни — это никоим образом не переводы. В самих источниках, разнообразных по своей природе, немало неясностей, противоречий и загадок: и наличие этих проблем легло в основу отцовского замысла в том, что касается написания «Новых Песней».