Сельма Лагерлеф - Том 2. Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции. Сказки

За этим-то она и пошла в дом…

Но мальчик уже не слушал, что рассказывала старая корова. Отворив двери хлева, он пошел в дом, к старушке, которую недавно так боялся.

Оглянувшись по сторонам, он увидел в горнице вещи, какие бывают только у тех, у кого родственники живут в Америке. В углу стояла американская качалка, стол перед окошком был покрыт цветастой плюшевой скатертью, на кровати лежало красивое покрывало. На комоде возвышались вазы и пара подсвечников с толстыми витыми свечами. На стене висели фотографии детей и внуков хозяйки.

Отыскав коробок со спичками, мальчик зажег свечи. И не для того, чтобы лучше видеть, а чтобы почтить, как ему казалось, память старушки.

Потом он подошел к ней, закрыл ей глаза, сложил на груди руки и откинул со лба седые, редкие волосы.

Он и думать забыл бояться. И был лишь глубоко опечален тем, что ей пришлось на старости лет коротать свои дни в тоске и одиночестве. И пусть хотя бы эту последнюю ночь она будет не одна. Он останется с ней…

И вдруг Нильс подумал об отце с матушкой: «Неужто родители могут так тосковать по своим детям?! Вот уж не знал! Неужто, когда дети уезжают, им кажется, будто жизнь их кончена? Неужто и у нас дома так же тоскуют по мне, как эта старушка тосковала по своим?!»

Он боялся этому поверить. Разве он стоит того, чтобы кто-то стал по нему тосковать? Но ведь он может стать другим!..

Со стен горницы серьезно и неулыбчиво, какими-то незрячими глазами смотрели дети и внуки хозяйки — щеголеватые крепкие мужчины, невесты в подвенечных уборах, одетые в белое дети.

— Бедняги! — обратился к ним Нильс. — Ваша матушка померла, и теперь ничем не исправить то, что вы от нее уехали. Но моя-то матушка жива!..

Оборвав свою мысль, он кивнул самому себе и заулыбался:

— Моя матушка жива! — повторил он. — И батюшка, и матушка мои — оба живы!

Мальчик заснул только под утро, и ему приснились отец с матерью. Он едва их узнал: оба постарели, поседели, и лица их покрылись морщинами. Он спросил, отчего они так переменились? А они ответили, что состарились от тоски по нему. Он и растрогался, и удивился, ведь он-то всегда думал, что они только и мечтают избавиться от него.

Когда мальчик проснулся, стояло ясное, погожее утро. Сначала он сам позавтракал кусочком хлеба, который нашел в горнице, потом задал корм и своим гусям, и корове. Затем открыл настежь ворота скотного двора, чтобы корова могла уйти в ближнюю усадьбу. Когда она явится туда одна, соседи, наверно, поймут — со старушкой стряслась беда. Они поспешат в заброшенную усадьбу — поглядеть, что с хозяйкой, найдут ее и похоронят.

Лишь только мальчик и гуси поднялись в воздух, они сразу же увидели вдали высокую гору с почти отвесными склонами и косо срезанной вершиной. И тотчас догадались, что это Таберг и есть.

А на вершине горы их уже ожидали Акка с Юкси и Какси, Кольме и Нелье, Вииси и Кууси и все шестеро гусят. То-то было радости! Когда они увидали, что гусак и Пушинка возвращаются вместе с Малышом-Коротышом, они так загоготали, так захлопали крыльями, что и описать невозможно!

Склоны горы Таберг почти доверху заросли лесом, но маковка ее осталась голой, и оттуда во все стороны открывались широкие просторы. Мальчик невольно подумал: правду говорит предание о Смоланде, будто тот, кто сотворил все это, не дал себе труда подумать, а рубанул с плеча, кое-как. На востоке, на юге, на западе нет почти ничего, кроме убогих плоскогорий с темными ельниками, бурыми болотами, скованными льдом озерами да синеющими горными кряжами. А на севере все по-иному. Сразу видно, что эту землю создавали с величайшей любовью и заботой. Всюду видны прекрасные горы, тихие долины и извилистые реки, текущие к огромному озеру Веттерн. Освободившись ото льда, оно сверкало и светилось таким ясным светом, словно было заполнено не водой, а горящими голубым огнем свечами.

Это озеро и делало северную сторону Смоланда такой красивой. Казалось, будто над озером поднимается голубая мерцающая дымка, окутывающая всю округу. Рощи и пригорки, крыши и шпили башен города Йёнчёпинга, лежавшего на берегу озера Веттерн, тонули в ласкающей глаз светлой голубизне. «Если на небе есть какие-то земли, — подумал мальчик, — они, ясное дело, такие же голубые».

Когда наступил день, гуси продолжали свой перелет в голубые дали. Птицы были необычайно довольны и шумели так, что всякий, у кого были уши, не мог их не услышать.