Ларс Кристенсен - Герман

– Скажи ему, что сдачу я придержал. В счет старых и новых долгов.

Герман исхитрился и открыл дверь ногой.

– Бутыля для тебя неподходящая компания. Держись от него подальше, Герман.

– Сам держись подальше от мамы! – крикнул Герман и грохнул за собой дверью.

В подъезде он для начала вынул две бутылки и спрятал под лестницей, а потом уже потащил пакет Бутыле.

Тот ждал его с открывашкой наготове и с ходу выдул три бутылки. Потом пасанул салат к комоду.

– Время, харч!

Пока суд да дело, Герман рассматривал фотографии на стене. Их две. На одной, большой, – король Хокон. У него волос тоже не так чтобы в избытке, но он наверняка пива не пьет. На второй – женщина в огромной шляпе и с розой в зубах, но кроме шляпы на ней ничего нет.

– Это бельгийская принцесса? – спросил Герман.

Бутыля отставил пустую бутылку, уголки рта печально опустились, нарисовав под носом надломленную дугу.

– Очень можно быть, – промямлил он в небритую щетину. – Таки натурально бельгийская принцесса.

С этими словами Бутыля погасил лампу и откинулся в кресле головой под паутину. Герман на цыпочках подкрался к нему, взял открывашку и попятился к двери. Сунул на лестнице свои бутылки в карманы, вгляделся в горизонт: путь свободен. Перебежал улицу, заскочил в ближайший садик, перелез через решетку и сел под деревом на спуске к железнодорожным рельсам.

Герман открыл первую бутылку и сделал глоток; пузырьки шибанули в нос, в голову, в глаза и струей ударили наружу. На вкус хуже, чем шампиньоновый суп с рыбьим жиром, но так небось и задумано. Он сделал еще малюсенький глоточек; на этот раз дело пошло лучше, горькую жижу удалось проглотить. Глаза жгло, живот протяжно скрипел и шипел. Ладно, не так уж это и страшно; Герман снова отпил, подержал пиво во рту и проглотил. Быстро встал и еще быстрее плюхнулся обратно.

Мимо пронесся поезд, но Герман едва различал усталые лица за окнами вагонов. На сумерки с неба давила темнота, Фрогнерская церковь слилась с аллеей Бюгдёй, фьорд покрылся белыми бодливыми барашками, бодались они неустанно. Банан на крыше офиса бананового короля Маттиесена был похож на луну без кожуры. Где-то у Дюнского маяка завыл грузовой теплоход.

С этой бутылкой Герман разделался довольно быстро. Последний глоток застрял было во рту, но Герман все-таки втянул его в себя. Выждал немного, следя, как загораются в городе огни и ветер треплет банан Маттиесена, потом стряхнул шапку и стал ощупывать голову. Вроде все по-старому. Так он дошел до лысого пятна и отдернул руку, точно обжегшись. Нужна вторая бутылка, немедленно. Сказано – сделано. Вторую бутылку Герман вылил на голову и тщательно втер пиво в волосы, потом натянул шапку и стал ждать. Он ждал, пока мимо не прошел последний поезд; в нем уже не было лиц, а только пустые окна и черные трепещущие занавески. Тогда Герман встал и полез через ограду. В голове творилось что-то странное. В конце концов он рухнул на снег по другую сторону ограды.

Раз уж я лежу на снегу, подумал Герман, надо нарисовать ангела, и стал махать руками. Покончив с этим делом, он встал на четвереньки, долго тыркался в разные стороны, но все же нашел улицу. Держась за столб, поднялся на ноги (не зря его учили в школе гимнастике), но тем временем кто-то перевернул двор вверх тормашками. Как краб-шатун, доковылял Герман до другого берега улицы, дотыкался до нужного подъезда, вошел и вцепился в перила. В голове и в животе бушевал смерч, а ступеньки, как назло, были отвесные и страшно высокие. Надо отдохнуть, решил Герман и сел.

Где-то наверху открылась дверь и заговорили смутно знакомые голоса, но Герман и ухом не повел. У него своих забот предостаточно. Вдруг прямо перед ним замаячило мамино лицо – вернее, две мамы с четырьмя глазами. И они кричали ему со всех сторон:

– Герман, тебе плохо? Ты заболел?

Ответить он ничего не мог, потому что язык стал пудовый и едва помещался во рту. Отчего-то вокруг скакали уже четыре головы плюс столько же носов.

– Герман, ты пиво пил?

Какое-то время было тихо, но ангелы не летали.

– Да ты надрался?!

Герман вспомнил, как папа фокусничает по воскресеньям, вытянул палец и с помощью второй руки стал поднимать его. Но засунуть в рот не успел. Теперь уже не узнать, что случилось раньше – закричала мама или взбунтовался желудок. Во всяком случае, Германа вывернуло, и неслабо: судя по звуку, все его безобразие шлепнулось аж на первом этаже. Слезы, боль… руки подхватили его… дальше все стерлось.