КУКУШКА [2] Стихотворение А. А. Фета.
Пышные гнутся макушки,
Млея в весеннем соку;
Где-то вдали от опушки
Будто бы слышно: ку-ку.
Сердце! — вот утро — люби же
Всё, чем жило на веку;
Слышится ближе и ближе,
Как золотое, — ку-ку.
Или кто вспомнил утраты,
Вешнюю вспомнил тоску?
И раздаётся трикраты
Ясно и томно: ку-ку.
17 мая 1886
Мне захотелось прочитать это Алёшке вслух, но он был глухой. Я взглянул на него. Он стоял радостный, смотрел на меня, не дыша. Он, наверное, понял, что мне понравились стихи, поднял ещё несколько листков, свернул вчетверо и показал засунуть их в карман. Я отказался. Алёшка что-то стал показывать, схватил веник и махнул им по полу. Я впервые понял немого. Эти листки будут выметены веником, ещё он показал на кучку листков у трубы, что ими растапливаются печи.
Я спрятал листки, набрал ещё, по звонку сбежал вниз и сел за парту. Непонятным восторгом наполнялась моя душа. Я держал руку на кармане. У меня были теперь свои стихи. Мне казалось, что я самый богатый на всей земле человек. Я не слышал ни голоса Алексея Сидоровича, ни Колькиного шёпота, спрашивающего, где я был и почему от меня пылью пахнет.
В перемену я вызвал Мишку из школы, завёл его за сарай под застреху и показал листки.
— На чердаке был? — спросил он.
— Ага, с Алёшкой немым.
— Там открыто?
— Да.
— Спрячь это и иди в класс, — сказал брат и убежал от меня.
По звонку Мишка не явился на урок. Я ждал его с минуты на минуту. Время для меня потекло очень медленно.
— А у нас один ученик куда-то подевался, — сказал вдруг Алексей Сидорович, остановил вопросительный взгляд на мне и спросил: —Ты не знаешь, где задержался брат?
Я залился краской. Что-нибудь соврать я не мог. Мне казалось, скажи я первое выдуманное слово, как каждому будет ясно, что я вру, обманываю. Я повесил голову и молчал. Я считал себя и брата погибшими. Алексей Сидорович спросил:
— Он не в магазин отправился?
Я раскрыл рот ответить, что именно он в магазин, как на чердаке сильно громыхнуло. Алексей Сидорович поднял глаза к потолку, посмотрел, послушал, встал и сказал:
— Занимайтесь, я сейчас вернусь.
Алексей Сидорович подошёл к двери. Я встал и обратился:
— Алексей Сидорович!
Он остановился, обернулся. У меня сильно колотилось сердце. Представилось, как он поднимается на чердак и встречает там Мишку.
— Ты что хотел? — спросил учитель, держась за дверную скобу.
— Алексей Сидорович, — повторил я тихо.
— Что? Что? Я слушаю тебя.
— Алексей Сидорович, а мне можно… это… выйтить в уборную?
— Перемена только была, — сказал Алексей Сидорович и, растворив дверь, пропустил меня вперёд.
Из коридора в наш класс вошёл Мишка.
— Алексей Сидорович, можно войти? — спросил он.
— Входи, Леонов, и не опаздывай в другой раз. По магазинам ходите после уроков.
Я вышел из школы. Переживания за брата обессилили меня. Я постоял на крыльце и вернулся в класс, ни на кого не глядя, прошёл за свою парту. Из-за незакрытой мной двери донёсся голос Алексея Сидоровича:
— Прасковья, ты опять чердак открывала?
— Открывала, Алексей Сидорыч. Я растопочки взяла. Прямо вот чуточку-чуточку.
— Там нет растопки! Там книги! Понимаешь, книги! На них опись есть. Ты их пожжёшь, а меня судить будут.
Я был в испуге. Мишка взглянул на меня, весело подмигнул. Но я оставался в испуге. Как узнают, что я брал с чердака листы от книжек, так и меня посадят.
К концу уроков дождь перестал, но было пасмурно. Мишка отложил в мою сумку учебники, помешкал, пока ребята вышли, нырнул под лестницу и вышел с полной сумкой. Он быстро пошёл от школы, подгоняя меня. За деревней свернул к риге.
— Поглядим, какие я взял книжки, — сказал он.
— А нас не посадят? — спросил я.
— Не бойся. Их там столько было — все пустили на растопку.
В риге стояла телега. Мишка сел на телегу и стал рассматривать книжки, читая вслух названия:
— «Н. В. Гоголь. Полное собрание сочинений. Том одиннадцатый». Старинная. Тысяча девятисотого года. «Сочинения Ф. М. Достоевского. Дневник писателя за 1877 год». Тоже старинная. Выглянь — никого нет?
Вблизи никого не было. От сада кто-то ехал на подводе.
— Миш, кто-то едет.
— Далеко?
— К Филе подъехал.
— По нашей дороге? — спросил он.
— Сейчас посмотрю. — Я выглянул из риги. — По нашей.
— Прячем — и на дорогу! — обрадовался Мишка. — Топать не придётся, подъедем.
Мы вышли на дорогу. Я подумал, что хорошо бы наш отец ехал бы на этой подводе. Он сам посадил бы нас, не надо было бы проситься подъехать.
Читать дальше