Алексей Леонов - Лёнькин букварь

— Не знаю.

Я поднял руку, сказал:

— Он Машков, а Столыпиным его дразнят.

— Ах, самозванец, значит. Машков записан. Так вот, Машков, завтра чтобы пришёл подстриженным, умытым и в чистой рубахе.

— Ладно, — ответил Колька. — Я не буду ходить сюда. Лучше скотину буду с отцом стеречь.

— Не болтай много, — остановил его учитель и стал опрашивать других.

Он спросил, кто может читать. Вверх поднялось две руки мальчишеских и одна девичья, Зинки Фомичёвой из нашей деревни.

— Твоя фамилия? — спросил Сергей Ильич у моего соседа по парте, худенького, в веснушках мальчугана.

— Грихин Коля.

Он спросил и мою фамилию, так как я тоже поднял руку вместе с Трихиным.

— Леонов и Грихин будут сидеть за задним столом у окна.

Колька Грихин проворно пересел за последний стол, занял место у окна. Мне пришлось садиться рядом с Машкой Титовой из нашей деревни, рядом с которой сидела вторая Машка, Хромова, а по прозвищу Сычиха. Они ходили в первый класс уже по третьему году и ещё не гладко научились читать. Я готов был зареветь. За что мне сразу такое наказание: на задний стол, да ещё с такими «умницами» рядом. Я затаил слёзы, сел и спрятал лицо, закрывшись букварём.

— Лёнь, — зашептала соседка, — ты мне будешь подсказывать?

Я поднял лицо от стола, взглянул на неё, но ничего не ответил и повернулся к соседу.

— Тебя Колькой зовут, — шепнул я. Он кивнул головой. — А меня Лёнькой.

Колька тоже поставил стоймя перед собой букварь и вынул из портфельчика кусок баранины.

— Будешь есть? — спросил он.

— Буду.

Третий класс разговорился, стало шумно. Учитель отошёл к ним, перезнакомился со всеми по списку, сделал замечания некоторым ученикам и стал задавать им урок.

Мы с Колькой Грихиным съели баранину. Я предложил ему яйцо с огурцами. Он отказался от моей еды, но я не обиделся, потому что он сказал «потом».

Мы досидели до перемены. Колька Грихин писал на доске палочки и букву «а», а мы списывали за ним в тетрадь. Я писал быстро и заглядывал в тетради соседок. Машка дальняя грызла карандаш и плакала, а соседка выводила такие кривые палочки, что они похожи были на червячков, на месяц, на птичьи лапки. Она надувала щёки, когда зачинала вести палочку, и, отрывая от строчки карандаш, шумно выдыхала, словно сбрасывала с себя непосильную ношу. Колька Столыпин тоже трудился с великим усилием, склонив на бок голову и высунув язык. Я рассмеялся.

— Леонов, не забывай о линейке, — предупредил учитель. И вдруг он кому-то из третьего класса щёлкнул линейкой по голове. — Я предупреждал, кажется?

В перемену ко мне подошёл Мишка, а к Кольке — сестра Вера. Она была тоже в веснушках и весёлая, понравилась мне.

— Мы с ним сидим, — сказал я Мишке. — Он мне мяса давал.

— Ты смотри, на уроке не жуй, — сказал брат. — Видел, как он лупит? Будет у тебя шишка на голове.

— Твой брат? — спросила Вера у Мишки.

— Мой. С твоим рядом сидит.

— Знаю. Красивый мальчик и глаза умные, — похвал лила она меня.

Я вспыхнул от её похвалы. Было стыдно, что она назвала меня красивым. Красивыми должны быть только девчонки, как я считал, а мальчишкам надо быть только ловкими и умными, уметь всё делать.

— Вы в уборную сходить не забудьте, — посоветовал нам брат.

— И быстрее, урок скоро начнётся, — подсказала Вера.

В школе мне понравилось. Сергей Ильич под конец уроков подходил к нам и ставил в тетради отметки. Машки получили по «очень плохо». Над моей тетрадью он подержал руку, хотел написать первой букву «о», но замахнулся красным карандашом с обратной стороны и вывел «хорошо». Кольке Грихину он поставил «отлично». Я тогда обиделся на учителя, но Мишка похвалил меня за первую отметку. Ребята позавидовали мне. У Кольки Столыпина стояло «плохо», у остальных — «посредственно».

В честь первого сентября, первого школьного дня, большие ребята направились домой из школы через лес и взяли с собой нас. Мы вышли за сад, пересекли зеленя и оказались у Макеечкиного рва, на дне которого белели кости. Над оврагом была лисья нора. На глине перед норой валялись гусиные перья. Ребята дали нам команду собирать сухую траву и сучья по кустам и протоке, решили дымом выгнать из норы лису и поймать её. Но сколько мы ни жгли, ни дымили, лиса не показалась. Дома я рассказал об этом матери. Она объяснила:

— Вам маленьким простительно не знать, а большие-то, брат твой, не знают, что лиса до этой поры не сидит в норе. Она давно её кинула. Цыплята выросли — лиса учит лисенят охотиться.