Клеопатра Гайлит - Крылья

Вот они люди, которые будут прыгать прямо в воздух.

На них надеты тяжелые свертки — на груди и спине. Крепко затянуты ремни и шлемы.

Их тщательно осматривает инструктор-парашютист! Вот один уже лезет, согнувшись, на сиденье.

Побежал зеленый, стрекочущий кузнечик, прыгнул и полетел.

За ним — другой и третий.

Как орлы, высматривающие добычу, закружили они над аэродромом — все выше, выше взбираются в голубое, безоблачное небо.

— Слышите? Остановился мотор. Теперь смотрите — вон, на крыло вылезает.

— Ага, ага! Ой, прыгнул!

Падает черный, бесформенный комочек с бездонного неба, такой беспомощный и жалкий. Уже хочется подставить руки, чтобы не упал он на землю. Уже хочется крикнуть от страха

И вдруг над комочком распускается чудесный белый зонтик. Комочек дергается и распрямляется. Вот и ноги у него появились, теперь-то ясно видна раскоряченная фигурка в синем комбинезоне.

Все больше парашют, все ниже фигурка. Их сносит чуть-чуть к краю аэродрома.

Ноги парашютиста, чуть согнутые в коленях, касаются земли. Как диковинный хвост, опускается за ним и ложится на землю шелестящий шелк чудесного зонта.

Парашютиста освобождают от ремней, расспрашивают. А с неба опять падает комок, второй.

А в небо опять по воздушной лестнице — на самолете — взбираются новые комочки и ныряют, ныряют в сине-золотое воздушное море.

На собрании директоров школ в гороно Валерьян Петрович сидел с директором Пушкинской школы.

В перерыве он с увлечением рассказал, как впервые в жизни поднялся на самолете.

Тебе вообще, Валерьян, надо летное отделение открывать при школе, — насмешливо сказал директор Пушкинской школы. — У тебя народ больше летными делами интересуется, чем учебой.

— Ошибаешься, — твердо отрезал Валерьян Петрович, — наоборот, с тех пор, как в нашей школе развился моделизм! школа пошла вперед. Моделисты — это замечательные ребята.

— Да, ведь, у тебя незамечательных ребят нет. У тебя все замечательные.

— Совершенно правильно: сейчас растут замечательные ребята. Ты только в своей школе не хочешь этого видеть.

— Ну, ты приведешь, конечно, в пример эту Алееву, да? И Бурченко?

— Таких девочек, как Алеева — сотни в школах. А Бурченко — исключительно одаренный, способный мальчик. Это — будущий блестящий конструктор, может быть — второй Туполев.

— Не видел, не замечал.

— Жаль. Я думал, что такие ребята, как Желтов, Бурченко, Киселев и Волкомеров, как эта Жеся, — это как-раз люди грядущих лет, нашего самого светлого будущего.

— Ой-ой, — насмешливо поднял руки к ушам директор Пушкинской школы, — у тебя и стиль речи стал высокий. Парительный!

В больших черный глазах Валерьяна Петровича появилась печаль.

— Я уже говорил тебе однажды: мне страшно только одно, — тихо проговорил он. — Я боюсь умереть, не увидев всех этих ребят взрослыми, не увидев их на работе… Я страстно хочу жить!

Председатель постучал карандашом по графину.

Собрание возобновилось.

Директора продолжали обсуждать предстоящую работу школ и рассказывали о подготовке к годовщине Октябрьской революции.

Погожий день догорал за окном.

Над крышами рокотал мотор.

Валерьян Петрович взглянул на окно.

На фоне стекла и фиолетово-голубого неба плыла белокрылая, могучая птица, управляемая человеком.

— А ведь чей-нибудь ученик там сидит, — улыбнулся Валерьян Петрович своим мыслям, — учитель тоже, вероятно рад тому, что его воспитанник парит над старушкой-землей на белых крыльях.

Он перевел взгляд на большой портрет Сталина.

— Это у твоих, вождь, соколят отрастают серебряные крылья, на которых они поднимут мир к солнцу.

Юасы — юные авиостроители.

ПВО — противовоздушная оборона.