Николай Иванович разделил свои отряды. Одни двинулись на Симкино, другие залегли у дороги в засаде, чтоб отрезать немцам путь к мосту.
Вдоль дороги тянулось болото. Его кочки и редкие кустики служили укрытием для партизан. За одним из кустиков возле командира лежал Мишка.
Над болотом клубился утренний туман. Он напомнил мальчику дымок над пепелищем Карташихи. И снова в Мишкином сердце закипела ненависть.
— А моя бабушка ещё крепкая была, — глухо пробормотал Мишка, — сама мешок с картошкой подымала… Николай Иванович, нам не пора?
В Симкино уже гремели выстрелы.
— Ещё не пора! — чуть-чуть улыбнулся командир.
Шум боя становился всё сильней. Мальчик прямо-таки ёрзал по земле от нетерпения.
Уже поднялось солнце. Спиной Мишка чувствовал утро, а животом — ночь, потому что спину пригревало солнце, а живот был прижат к сырой, холодной земле.
В траве блеснула живая красная пуговка — божья коровка. Мишка поймал её и посадил себе на ладонь. «Улетай, дурёха! — попробовал внушить ей мальчик. — Побежим в атаку, затопчем тебя…»
Но жук не хотел покидать тёплую ладошку и только тогда поднялся в воздух, когда Мишка стал дуть ему под крылышки.
Куда полетела божья коровка, Мишка уже не смог проследить.
— Огонь! — скомандовал командир.
Часть разбитого гарнизона вырвалась из деревни. Немцы по дороге, по болоту, по огородам бежали к мосту.
Мишка вскочил на ноги, словно подброшенный пружиной.
— Стрелять лёжа! — крикнул ему командир.
— А я не попаду лёжа! — огрызнулся Мишка.
Немцы были уже близко.
— Вперёд, за Родину! — скомандовал командир.
— Ура! — закричал Мишка.
— Ура! — подхватили партизаны, бросаясь в атаку.
Мишка нёсся, перепрыгивая через кочки. И вдруг он с ужасом заметил, что один из немецких солдат, остановившись, целится в командира.
Отчаянно взвизгнув, Мишка бросился влево, чтоб закрыть командира собой.
Что-то ожгло ему плечо. Перед глазами замелькали красные пятнышки — как будто налетел целый рой божьих коровок.
«Улетайте, дурёхи! А то затопчут», — хотел сказать им мальчик, но уже говорить он не мог.
Мишка пошатнулся и упал лицом вниз в болотную траву. Но он ещё успел расслышать грозный гул. Это взлетел на воздух взорванный партизанами мост.
* * *
Мишкина рана зажила к осени. Хотя мальчик совсем поправился, но с поручением его никуда не посылали.
— Побереги, свои силы, — сказал Мишке командир, — тебе предстоит дорога. Ты ведь сводки читал и знаешь, что твой родной город освобождён.
— Знаю! — радостно подтвердил Мишка.
— Туда я посылаю с заданием Федотова. Он прихватит тебя с собой.
— Федотов пойдёт по заданию, а я зачем? В отпуск?
— Считай так. Разве тебе не хочется повидать свою маму?
Мальчик улыбнулся и кивнул головой.
Как-то осенним вечером Мишка сидел в штабе один. Николай Иванович с двумя командирами отрядов с утра поехал в Ольховку и ещё не возвращался.
Глядя на росшую за окном строгую, стройную ёлку, Мишка думал о матери. Она тоже такая, на вид строгая, а на самом деле ласковая. Как она удивится, когда раскроется дверь и…
Дверь распахнулась, в штаб вошёл Федотов:
— Ну, ты готов? Сейчас и отправимся.
— Как — уже? — ужаснулся Мишка. — Я даже с командиром не попрощаюсь?
— Другой раз попрощаешься. Ночью надо через немецкую зону пройти.
И вот они снова, как и в первый раз, шли вдвоём по лесу. Но теперь в лесу пахло не снегом, а грибами, осенним палым листом.
Где-то кричала сойка. Спелые ягоды рябины вспыхивали в листве, как огоньки.
Мишка сшибал на ходу яркие ломкие шляпки мухоморов. Вдруг он резко остановился:
— Дядя Федотов! Я даже не знаю докуда у меня отпуск!
— Зато я знаю. Останешься у матери насовсем.
— Неправда! Командир так вам не приказывал.
— А вот — приказал.
Мишка задумался. Теперь он уже не сшибал мухоморы, а, прихрамывая, плёлся позади Федотова.
— Почему отстаёшь? Опять, чертёнок, задумал сбежать?
— Что вы ко мне пристаёте! Я жилу растянул.
Мишка хромал всё сильней и сильней, зорко оглядываясь по сторонам. Сейчас он поравняется вон с тем подходящим кустиком и — до свидания, дядя Федотов!
Но послышался конский топот. У Мишки ёкнуло сердце. На лесную поляну выехал всадник: это был командир.
Читать дальше