Надежда Надеждина: Иринка-рябинка [авторский сборник]

Кирик затрусил к дому спасать своё культурное имущество, только он опоздал. По садовой дорожке шли мама и папа.

— Мама! — взвизгнул Кирик.

Он хотел броситься к ней и вдруг застеснялся. Но мама, поравнявшись с Кириком, сама притянула его к себе:

— Здравствуй, сынок! Как вы тут без меня жили? Папу слушался, не шалил?

Кирик вздохнул. Ему нужно было рассказать маме так много, но почему она смотрела поверх его головы на большой белый свёрток, который нёс на руках папа?

— Алексей! — крикнула мама, и её рука соскользнула с плеча Кирика. — Уронишь! Кто же так держит ребёнка?

Мама бросилась догонять папу, а Кирик остался один. Как будто это была уже не его мама. Мама думала только об Ирке, только о ней.

Ну и пусть. Пусть эта самая Ирка спит на его кровати. Пусть ломает его игрушки.

Раз они его больше не любят, он уйдёт. Уйдёт в лес и нарочно заблудится.

О! Тогда они пожалеют, тогда они горько заплачут: «Где наш Кирик, где он, наш маленький?» Но будет уже поздно. Поздно.

И Кирик решительно толкнул калитку.

Возле леса блестела большая весенняя лужа. Кирик прошёлся по ней как пароход. Потом постоял, передыхая.

Теперь он уже был не пароход, а великан. У его ног лежал отражённый в воде лес. Кирик мог наступать на макушки деревьев.

Он поболтал ногой, и всё замутилось. Лес в луже исчез. Вот он какой! Он утопил лес!

А когда ему надоело быть великаном, он выбрался на опушку и стал выливать воду из калош. Неважно, что у него мокрые ноги. Про это никто не узнает, потому что он ни за что не вернётся домой.

— Ни за что! — вслух сказал Кирик.

И, точно в ответ ему, куст на опушке запел. Этот куст весь светился, словно он был обрызган необычайно крупной зелёной росой. Только это были не росинки, а почки, блестевшие на солнце, как огромные зелёные капли. Среди этих зелёных капель Кирик разглядел одну серую. Это была птичка.

Кирик стоял совсем близко и видел, как вздувалось её нежно-жёлтое горлышко. Птичка пела.

Потом она вспорхнула и полетела в лес, зазывая Кирика за собой.

Лес ещё не спрятался в листву и был виден весь от корней до самых маленьких веток. Только кончики веток окутывала нежная дымка. Словно зелёное зарево стояло над лесом.

— Пойду заблужусь, что ли! — вздохнул Кирик и вслед за птичкой пошёл в лес.

А земля под его ногами чмокала, будто вздыхала.

Да как ей было не вздыхать! Её распирало от тронувшихся в рост корней, её пучило от миллионов ростков, упрямо пробивавшихся к свету.

Что-то очень важное и удивительное происходило в лесу, и оно называлось «весна».

Это о ней, о весне, пели птицы. А потом Кирик услышал и другой — глуховатый, уже не птичий голос. Он набрёл на лесной ручей.

Там, где вода перекатывалась через камни, у ручья была выпуклинка, и она вздувалась, как птичье горлышко. Ручей пел.

И в самом Кирике пело. Он уже больше не хотел заблудиться. Очень нужно! Пусть заблудится кто-нибудь другой!!

Вдруг на коре сосны что-то сверкнуло и погасло. И опять сверкнуло. Это дразнилась бабочка-крапивница.

Она явно подмигивала Кирику, то раскрывая, то закрывая свои бархатные крылышки: а ну-ка поймай!

А что? Не поймает?!

Кирик погнался за ней по самому краю лесного оврага. Вот сейчас догонит, вот… И тут он почувствовал, как земля, мягко дрогнув, поплыла под его ногами.

Он ухватился за росшую у обрыва рябинку, но и она поползла вместе с ним, и, брызгаясь землёй, Кирик покатился по склону.

Ему было не больно, но очень обидно. И во всём была виновата рябинка. Почему она не могла его удержать?

Кирик встал на ноги и сердито взглянул на лежавшую на земле рябинку.

Она ещё только просыпалась. Её сморщенные листики были сложены щепотью. Лишь на макушке распустился один лист, похожий на птичье пёрышко.

И Кирику стало жалко загубленное деревце.

— Ну что мне с тобой делать? — спросил Кирик и оглянулся.

Ему показалось, что зелёные травинки из любопытства даже привстали на цыпочки. Деревья, прислушиваясь, насторожённо покачивали вершинами.