- А ему? - Виктор ткнул пальцем в грудь Левы. - А ему замерзать удобно?.. Нет, вы уж в этом деле на меня положитесь…
На следующей станции Лева, давясь от смеха, наблюдал через окно купе, как подставные покупатели, отталкивая друг друга, рвали «товар» из рук Виктора, привлекая внимание всего перрона.
Ребята вернулись в вагон веселые, довольные.
- На, считай, - сказал Виктор, небрежно бросив на столик пачку десятирублевок. - Тут на все хватит. А на обмывку - шляпа…
- Опять за свое! - оборвал его Челмодеев.
- Ладно, ладно, уж и пошутить нельзя…
Весь следующий день Лева лежал разутый на верхней полке, а ребята в это время добывали для него зимнюю одежду.
Когда в Барнауле обитатели четвертого купе вышли из вагона, Леву нельзя было узнать: новенькие стеганка и брюки, шапка-ушанка на собачьем меху, на ногах - огромные рыжие подшитые валенки с подошвами толщиной чуть ли не в три пальца.
В городе приезжих весьма негостеприимно встретил морозный ветер. Он подкарауливал их на каждом перекрестке, набрасываясь с лихим свистом, словно разбойник из засады. Но с Левой ветер ничего сделать не мог: его новое обмундирование было хоть не элегантным, зато теплым и надежным.
Леву и его новых друзей направили в «Молодежный»- новый целинный совхоз, которому, как и десяткам других, предстояло строиться в глухой степи, на пустом месте. Здесь зимой и летом хозяйничал шальной степняк, не встречавший на своем пути ни лесов, ни холмов, ни других преград.
Временно дирекция совхоза, рабочие, немногочисленная техника располагались в селе Белая Речка, километрах в двадцати от будущего совхозного поселка. Это было типичное алтайское степное село, протянувшееся по берегу речки и открытое со всех сторон. Деревьев в селе почти не было. Лишь у клуба, заботливо огороженные оградой из камыша, трепетало на ветру несколько десятков хлыстиков. Местные колхозники гордо и нежно именовали их «наш садик», вкладывая в эти слова свою страстную мечту о большом, тенистом саде.
Приземистые хаты стояли без чердачных перекрытий, обычных в Центральной России. Вместо них на плоских крышах высились стога сена: здесь их не так заносило снегом. Хлева помещались рядом с хатами, сообщаясь с ними крытыми сенями. Пусть какой угодно буран беснуется на дворе - хозяйка всегда сможет присмотреть за скотиной, накормить ее, подоить корову.
Тихое село, зимой обычно погруженное в дремоту, теперь кипело, словно шумный город. Все хаты были заполнены веселой, горластой молодежью, а школа-семилетка с коридорами, заставленными чемоданами, узлами, ящиками, напоминала вокзал.
Здесь, в Белой Речке, разрабатывались планы строительства совхоза и проведения посевных работ. Здесь работали курсы трактористов, прицепщиков. Здесь бывших токарей, слесарей, десятиклассников, машинисток, железнодорожников знакомили с основами сельского хозяйства.
Леву зачислили на курсы трактористов, в группу, где занятия вел Иван Челмодеев. Поселили обоих ребят вместе, в саманной хате на краю села. Хата снаружи казалась маленькой и тесной. К тому же ее так занесло снегом, что в сумерках можно было пройти мимо, не заметив. Но внутри хата была неожиданно просторной, с высоким потолком. В углу комнаты стояла большая русская печь. Хозяйка дома, Матрена Никифоровна Огнева, высокая, угрюмая старуха с тонкими губами и пронзительным взглядом, жила одна. Ее мужа, первого председателя местного колхоза, убили кулаки, а единственный сын служил в армии где-то на востоке.
Матрена Никифоровна приняла квартирантов неохотно. Долго ей доказывали в сельсовете, что больше их селить некуда, что все дома переполнены.
Она окинула приезжих холодным взглядом, еще больше поджала губы и проронила наконец:
- Ладно уж…
Ребята побаивались грозной старухи. Утром, стараясь не шуметь, они бежали к колодцу за водой. Умывались в сенях и тщательно подтирали потом тряпкой пол. Свободное время коротали у других. Домой являлись лишь вечером, тихонько раздевались и укладывались спать.
Особенно боялся Матрены Никифоровны Лева. Как-то он задержался в столовой и вернулся домой позднее обычного. Тихонько постучал в окно, рядом с которым стояла койка Ивана. Тот или крепко спал, или не успел подняться, и дверь Леве открыла хозяйка. Она пропустила его, не сказав ни слова, и с такой силой захлопнула дверь, что парень оробел не на шутку.
Как-то в выходной день Лева решил постирать себе рубашки. Ему повезло: старуха куда-то ушла. Он согрел в чугунке воду, выпросил у соседей корыто - у Матрены Никифоровны тоже было, корыто, но он ни за что не решился бы его взять, - сбегал в сельпо за мылом и принялся за стирку. Мочил рубахи в воде, мылил, неумело тер кулаками.
Читать дальше