Анвер Бикчентаев - Большой оркестр. Сколько лет тебе, комиссар?

Одноглазый первым покинул участок. А вот главный полицай, как назло, задерживался. То он звонил по телефону, стараясь переправить Верзилу в больницу, то рылся в папках.

«Не нарочно ли он возится?» - вкралось сомнение. На душе подпольщика неспокойно.

От отчаяния он готов был руки опустить. Так порою случается, наверно, у всех подпольщиков. Даже у взрослых.

В тот вечер всё не ладилось. Азат никак не мог вспомнить, куда в прошлый раз в спешке сунул свечку. После долгих поисков огарок был обнаружен под нарами…

«Когда всё валится из рук и в душу закрадывается сомнение, лучше не начинать дела»,- думал Азат, не решаясь сразу направиться в подвал. Может, в нём вдруг заговорило предчувствие? Он и сам не знал, верить в предчувствие или нет.

«В первый раз листовку можно написать и от руки,- сказал он сам себе.- А там видно будет».

Он не стал лишний раз рисковать типографией подпольщиков. Все листовки - а их было только три экземпляра - старательно написал от руки печатными буквами, чтобы никто не мог, даже при большом желании, по почерку найти их автора.

Когда всё было готово - листовки в левом карма-не, клей в правом,- Азат приступил к осуществлению самой опасной части операции.

В ту ночь сообщения об освобождении Харькова появились на стене деревенской лавки и на заборе, окружавшем хату сельского старосты, и, само собою разумеется, на дверях полицейского участка.

Весть о листовках моментально распространилась по селу. Поэтому ничего удивительного нет в том, что уже в семь часов утра главный полицай бушевал в своём участке. Первым делом он устроил разнос денщику, прикорнувшему в углу: «Спишь, лентяй! А партизаны не дремлют! Где был? Что делал?»

На все вопросы следовал один ответ:

- Находился возле больного…

К денщику трудно было придраться: действительно, он оставался сиделкой возле тяжелобольного. Такое дежурство хоть кого одолеет. После изнурительной ночи волей-неволей задремлешь.

В самый разгар, когда начальник бегал по комнате, хватаясь за голову, явился Одноглазый. По какой-то случайности он один ничего ещё не знал.

- Чем это пахнет? - набросился на него начальник, вертя перед носом оторопевшего старшего полицая листовку.- Ты представляешь себе, что это такое?

- Листок бумаги!

- «Листок бумаги»! - передразнил его начальник.- Первосортная партизанская листовка, вот что это… Гестапо за такое дело семь шкур снимает.

- Не накликай на себя беду,- сумрачно проговорил Одноглазый.- Может случиться, что сами установим, откуда взялась листовка. Без гестапо.

Одноглазый так и впился в Азата взглядом. В душе денщика росло смятение. ему показалось, что Одноглазый о чём-то догадывается.

Начальник холминской полиции никак не мог успокоиться.

Яростно потрясая кулаками, он грозил неведомым партизанам:

- Я вам это не забуду, дрянь людишки! Не забуду и не спущу!

Сообщили в гестапо о происшествии или нет, Азат не знал, но ровно в полдень подкатила крытая чёрная машина и остановилась перед полицейским участком.

Гестаповец, косая сажень в плечах, как только вошёл в дом, молча уставился на полицаев. Азат спрятался за печкой, поэтому не видел его холодных глаз, но и у него мурашки побежали по спине. Непроизвольно, словно заворожённый, он сделал шаг и высунулся из своего укрытия.

- Как ты сюда попал? - сквозь стиснутые зубы процедил гестаповец.- Почему мальчишка находится в участке?

- Это мой денщик,- вытянулся Одноглазый.

- Что? - обернулся в его сторону офицер.- Разве денщику положено иметь, денщика?

Он отлично говорил по-русски.

- Вон отсюда! - заревел гестаповец, наступая на испуганного мальчишку.- Лучше не попадайся мне на глаза.

Азату оставалось лишь одно - дать дёру. И этой возможностью он немедленно воспользовался.

Он метнулся в подвал, но тут же птицей выпорхнул обратно. Ни в коем случае нельзя наводить гестаповца на след типографии.

Возле сарая Азат перевёл дыхание. «Может, с ходу податься в лес?» - мелькнуло в его голове. Но что он там будет делать без товарищей? Кроме того, он головой отвечает за чемодан подпольщиков. Теперь ни за что нельзя просто так сбежать.

Всё время, пока крытая чёрная машина торчала перед участком, маленький денщик благоразумно сидел в сарае, боясь шелохнуться. Ему, однако, пришлось ждать долго.