Николай Морозов - Юта

Ещё не успел отзвенеть в ушах выстрел, как на крыльце послышались чьи-то торопливые шаги. Юта очнулась от минутного оцепенения и, резко загнав в патронник новый патрон, выскочила в сени. На крыльце с автоматом в руках стояла Лиля. К домику спешили какие-то люди.

- Лиля! - облегчённо и в то же время по-детски виновато вскрикнула Юта и, пошатнувшись и закрыв глаза, прислонилась к стене.

- Что с тобой, Ютик? - Лиля бросилась к Юте и, подхватив её под мышки, повела на крыльцо. - Ты ранена?

- Ничего, ничего, ничего…

По ступенькам застучали сапоги. Кто-то глухим басом произнёс:

- Заготовитель… Туда ему и дорога.

Юте показался знакомым этот бас. Она открыла глаза и увидела дядю Степана.

- Максим Воронов. Он Таню предал, дядя Степан, - словно оправдываясь, сказала Юта.

Дядя Степан, обернувшись к ней, удивлённо воскликнул:

- Митя?! - и, немного помедлив, добавил: - Вот ты какой! А я-то думал…

Двадцать седьмого января тысяча девятьсот сорок четвёртого года город Ленина был полностью освобождён от вражеской блокады. Войска Ленинградского фронта, занимая города и деревни, безостановочно гнали фашистов с советской земли. С тыла отступающий враг оказался атакованным партизанами.

Отряд дяди Коли встретился с нашими войсками около Луги в середине февраля. Неожиданно ворвавшись в большую деревню, партизаны помогли воинам выбить из неё упорно сопротивлявшихся гитлеровцев. Войска ушли на запад, а партизанский отряд остался в деревне.

Ожидали приказа из штаба.

В Лугу за пакетом послали Юту. Она ускакала на Волне.

Николай Николаевич вот уже полчаса стоял у окна, поджидая Юту. В углу весело потрескивала печурка, но на плечи Николая Николаевича был наброшен полушубок. Время от времени командир зябко ёжился и качал головой: ну и погодка!.. На улице было тепло, но вьюжно. Пушистые хлопья снега бесились на ветру, шлёпали в оконные стёкла. Стоит выскочить на улицу - хлопья стаей голодных мух облепят тебя, забьют глаза, нос, уши…

Николай Николаевич увидел Юту издали. Волна вынесла её из-за сараев и, разрывая снежную паутину, стремительно понеслась к деревне.

Николай Николаевич отошёл к печурке, присел на корточки и, удовлетворённо потерев ладони, загляделся на пылающие поленья.

Через несколько минут в избу влетела Юта. Проведя ладонью по мокрому раскрасневшемуся лицу, она ликующе воскликнула:

- Ух, и хорошо же, товарищ командир!

Николай Николаевич поднялся.

Юта достала из полевой сумки, перекинутой через плечо, пакет и подала его командиру:

- Ваше задание выполнено, товарищ командир!

- Спасибо, Юта! - Николай Николаевич вскрыл пакет и бросил конверт в печку.

- Можно идти? - спросила Юта.

- Потерпи немного, - сказал Николай Николаевич, развёртывая лист бумаги, исписанный от руки.

Прочитав приказ, он положил его в нагрудный карман гимнастёрки, застегнул карман на пуговицу, потом спросил:

- Не замела тебя метель?

- Что бы! Погода очень хорошая! Тепло… И ещё знаете что? - Юта доверчиво посмотрела на Николая Николаевича; большие синие глаза девочки были прекрасны: Николай Николаевич, кажется, впервые увидел в них естественное, детское выражение. - Едешь, а кругом наши. Ни одного немца. Это так хорошо! У самой Луги мальчишки закидали меня снежками. А я ничуть и не рассердилась. Я только кричала: «Валяйте, валяйте!.. Эх вы, мазилы!..» Я б до самого-самого Ленинграда так доехала!

Николая Николаевича охватила такая нежность к этой девочке, что он, не скрывая своих чувств, бережно, двумя руками, снял с Юты кубанку и легонько провёл по её волосам ладонью. Он догадывался, какое чувство сейчас владело Ютой: чужой, холодный мир, в котором она жила эти годы, вдруг ушёл, её снова, как это было до войны, окружал чудесный, добрый мир, где всё ясно, открыто, просто.

- Очень хочешь в Ленинград? - спросил он.

- Очень! - с жаром воскликнула Юта. - А разве вы не хотите?

- Я тоже хочу домой. Но мне нельзя. - Николай Николаевич задумался, повернулся к окну и тихо сказал: - В моём доме немцы… Много наших людей ещё там.

- Тётя Варя с дедушкой тоже там, - в задумчивости произнесла Юта после небольшой паузы.

…Лиля и Юта сидели рядом за столом и писали письма домой, когда в жарко натопленную избу вбежал Борис Рязанов. Подбросив вверх шапку и поймав её, Борис озорно свистнул и пропел: