Виталий Коржиков - Пусть посмотрит в глаза граница

Произносил он это по-разному - то с улыбкой, то с горечью, но всегда сильно, прочно. И ходил он по селу посол-датски крепко, не потеряв за долгие годы военной подтянутости и выправки, гордясь своим боевым прошлым.

Говорил он чётко, с достоинством, и всё, о чём говорил, сразу обретало основательность.

По красному лицу и по рукам у него тянулись белые горелые пятна, потому что он в танке горел, но выжил. Был он, в общем, на пенсии, но в страдную пору садился на комбайн, помогал убирать урожай. Сейчас у него малость «разгулялась» раненая нога, и он сидел дома с внучкой.

Войдя во двор, Иван Антоныч удивлённо взмахнул руками, окинул взглядом всю работу, охнул:

- Ну, броня крепка! Ты гляди! Целая фронтовая мастерская! Ну, Кузьмич! А мастера какие, а?!

Он подошёл к Ломоносову, быстрым взглядом прошёлся вдоль автомата и удивился:

- Точь-в-точь! Точь-в-точь! Вот это граница!

Он промерил рыжими от табака пальцами расстояние до магазина, сделал несколько замеров по дулу и оценил:

- Точь-в-точь! Как надо! Хороший автомат будет! Мы ведь с автоматами, броня крепка, Берлин брали! - вспомнил он.- Бывало, ударят из «фауста» по траку, мы за автомат- и вперёд, броня! Если б не автомат,- сказал он с прищуром,-мне б давно люк с крышкой прямой возле рейхстага!

Иван Антоныч повернулся к сидевшему на деревянном брусе Мышойкину, посмотрел на лимонку и сказал:

- Ничего. Только бороздки-то не так. Не столько.

- А какая разница? - спросил Мышойкин.

- Как какая! Что ни нарезка - то осколок врагу! Пере-помножь! Арифметику знаешь?

- Ему Ломоносов расчёт сделает! - улыбнулась Зина, точившая нож.

Мышойкин, покраснев, посмотрел на неё исподлобья и, чтобы сгладить неловкость, спросил:

- Иван Антоныч, а вы точно Берлин брали?

- Не только Берлин! И Прагу! - сказал танкист.-

И не только Прагу! - голос его стал звонче,-А ещё и по Маньчжурии шли, Китай освобождали! Нам китайские ребятишки в каждом городе и селе «шанго» - «спасибо» кричали! - И, присев на старую скамью от парты, он махнул рукой.

- А мы историю нашего села писать будем,-сказал Витя.-Так вы для истории годитесь?

Иван Антоныч пожал плечом:

- Ну не знаю… В истории войны про меня писали, а вот для села - вам видней. Только вон видишь…-подавшись вперёд, он показал пальцем на их сопку, сопку Пастухова.- Так по этой сопке мой отец в гражданскую от беляков уходил. Сначала он, а потом они от него. На той скале у него пулемёт стоял. Так что в самый лоб беляков бил, когда они в Японию драпали! Там, поди, ещё гильзы где-нибудь с той поры валяются.

Ребята зашумели, заговорили, а Иван Антоныч полез в карман старенького пиджака, достал пачку сигарет, но, посмотрев на ребят, сунул обратно.

Ломоносов присел рядом с ним на землю, вытянул ноги и спросил:

- А когда самураев били, вы тут были?

- Это в тридцать восьмом-то? Слышать, как били пушки, слышали. Из-за сопок крепко гремело. А сами мы не успели, маловаты были, - вспомнил Иван Антоныч, улыбнулся: - Мы тогда в этой самой школе «Бородино» наизусть рассказывали.-И тут же нахмурился: - А только мы с братом на тракторы сели - война. «Вставай, страна огромная!» И мы с поля - и под Москву. На то самое Бородино…

- На то самое? - в удивлении спросила Зина.

- На то самое,-кивнул Иван Антоныч.

Тут он не выдержал, достал мятую сигарету и пыхнул дымом.

- На то самое. Только я вот здесь, а брат - всё там…

Все замолчали, а Алёша, сжав кулаки, словно боднул воздух:

- Мне бы танк! Я бы их всех…

Иван Кузьмич, стоявший у края верстака, горько улыбнулся:

- Эх, Алёша, опять «я», опять! Другие молчат, а ты всё - «я бы»…

Алёша хотел было возразить, но тут смолчал, а Иван Кузьмич продолжил:

- Вот ведь рядом с тобой, в санатории, человек живёт. И подвиг совершил - а славы никакой. И не кричит: «Я, я!»

Алёша переглянулся с ребятами: кто такой?

- Видишь, и ты не знаешь! А он есть,-сказал Иван Кузьмич. - В краевой газете года два назад статью «Высота четверых» не читали?

- Что-то припоминаю…-сказал Иван Антоныч.

- Четверо - из наших краёв - на высоте были. Сами погибли, а пять фашистских танков и взвод пехоты уничтожили.

- Ну, а он что? - спросил Митя, положив рядом лимонку.

- То-то и дело, что он там тоже был. Да ранен был крепко. Память ему повредило. Но многое помнит. Помнит, как гранаты бросал, как танки горели! А увидел статью, заплакал и говорит: «Это же товарищи мои! Мы там вместе были!» И ранило его именно там. Висок задет, осколки в груди. Забыл многое.

- Так это Николай Акимыч, «Иванов, Бугров, Фёдоров»! - удивился Алёша.