Лев Линьков - Мыс Доброй Надежды. Рассказы и повести

Вдруг их лошади остановились будто вкопанные. Кузнецов натянул повод и почувствовал, что его Серко дрожит. Федор Иванович поспешно скинул из-за плеча карабин и, привстав на стременах, подался вперед.

«Назаровцы!» - глядя на Деда, скинул винтовку и Кузнецов, поднял левую руку, предупреждая ехавших сзади бойцов: внимание!

- Тигр! - показал Федор Иванович дулом карабина: в снегу отпечатались следы огромных кошачьих лап.

Кузнецов не испугался, но подумал с досадой, что ко всем возможным трудностям прибавляется новая - охраняй границу да поглядывай, не вцепилась бы тебе в загривок полосатая кошка ростом с телку.

- Поехали! - кинул Дед винтовку обратно за плечо.- Во-первых, нас много, а во-вторых, он сыт: видишь, кровь на снегу - тащил кабанчика…

Ехали от зари до полной темноты, когда уже ничего нельзя было разглядеть вокруг, и тогда-то наконец раздавалась долгожданная команда: «На ночлег!..»

Будь полнолуние, наверно, Кузнецов ехал бы и ночами, но луны еще не было, и хотел того или не хотел командир, а приходилось развьючивать лошадей.

Насобирав валежника, бойцы разводили костер, в свете его рубили побольше дров, чтобы поддерживать огонь до утра, и тогда только начинали готовить ужин. Поджаренная на шомполах оленина или козлятина, иной раз и фазан - смотря кого удавалось подстрелить днем - казались бойцам, насидевшимся в городе на просяной и чечевичной похлебке, царской пищей. Кирпичный чай был хоть и не сладок, да зато горяч и согревал не только тело, но и душу, развязывал языки.

Погуторив у костра, вспомнив родные места и близких, погоревав, что у тех нет не то что оленины с козлятиной, а, поди, и черного сухаря - в России был голод,- помечтав о тех днях, когда у трудового народа всего будет вдоволь, и заодно пожелав мировой буржуазии ни дна ни покрышки, укладывались спать.

Засыпали на подстилке из кедровых ветвей сразу, будто проваливались в омут, однако сон был тревожным: всю ночь люди вертелись, подставляя к костру то бок, то спину. «С одного бока ильин день, с другого масленица!» - посмеивался Дед Кротенков.

На место прибыли только на десятые сутки к вечеру. Дед вывел отряд по Золотой пади прямо к старому пограничному кордону. Кузнецов сказал, что кордон теперь будет называться заставой.

- А почему этот овраг зовут Золотым? - спросил он, разглядывая извлеченную из походной сумки карту-двух-верстку.

- Не овраг, падь,- поправил Федор Иванович.- Золото тут раньше казаки мыли.

- Богатое, значит, место. И речка Золотой называется? - кивнул командир на шумливую, незамерзающую речку.

- Тоже Золотая.

- Ну, значит, и заставу так назовем…

Речка, давшая, таким образом, название новой заставе, быстрым, озорным ручьем появлялась в отрогах приграничного хребта, причудливо крутилась между сопками и, перерезав заболоченную низину, ныряла в озеро.

Застава помещалась в нижнем течении речки. В обрамленные снегом воды смотрелись дубы с уцелевшими кое-где прошлогодними ржавыми листьями, клены, корявые дикие яблони, будто насторожившиеся ели и кедры.

То, что звалось заставой, было низким длинным, почерневшим от времени бревенчатым домом. Вокруг стояло несколько приземистых, полуразрушенных хибарок.

- Это конюшня, это баня, а то склад,- пояснил Дед.

- Была когда-то конюшня,-невесело сказал командир.

- Руки приложить придется,- подтвердил Федор Иванович.- Зато дом крепкий. Мы в позапрошлом году тут месяца два стояли.

«Крепкий дом» оказался, однако, тоже в самом плачевном состоянии: стекла в окнах выбиты, двери сорваны с петель. Хорошо, хоть печь и крыша целы. Пограничники, обрадованные окончанием походных мытарств, в последний раз развьючили лошадей, сложили в помещении двухмесячный запас круп, соли, сухарей, керосина, кое-какой хозяйственный инвентарь, медикаменты и патроны, завесили окна палатками, заткнули щели кедровыми ветками, мхом и расположились отдыхать, впервые за десять суток скинув сапоги.

Назначив четверых бойцов, из тех, что потеплее одеты, часовыми, сделав все остальные нужные распоряжения, Кузнецов окликнул Деда:

- Пойдем, Федор Иванович, потолкуем…

Они вышли на свежий воздух.

С трех сторон к заставе подступала тайга. Темно-сизые сопки высились вокруг.

Падь Золотая шла под прямым углом от границы, ветры гудели в пади, как в гигантской трубе, взвихривая и унося с собой снег.

- Морозец завтра ударит,- сказал Дед, посмотрев на помутневшую луну, окруженную светлыми кольцами.