Юрий Сальников - Человек, помоги себе

Я плохо понимала, куда мы идем и где сейчас искать Сироту, ведь их притончик в кинотеатре «Луч» ликвидирован, а если прямо домой к нему, надо ехать на трамвае. Но Лариса шла уверенно, и привела меня к Динкиному магазину. Только Дины на месте не оказалось. Одна из девушек-продавщиц крикнула другой, высокой и степенной: «Надя, тут про Черпакову спрашивают». Степенная завсекцией подошла и недовольным тоном сказала, что Черпакова вообще обнаглела — вчера ей дали отгул, а она и сегодня не явилась на работу.

— Пойдем, — хмуро сказала мне Лариса. Кому приятно выслушивать выговор за подругу?

И мы сели в трамвай. Я решила: теперь-то уж едем к Сироте. Но и на этот раз ошиблась.

Лариса привела меня к калитке на тихой улочке, мы вошли в длинный двор, где было множество квартир, а в самой глубине двора деревянная пристройка к беленой стене, желтая дверь, кирпичный порожек и одно оконце, подслеповатое, задернутое белой занавеской. Лариса постучала, занавеска на окне дрогнула, приподнялась, на нас глянула древняя старушка. Лариса махнула рукой: «Откройте». Старушкино лицо скрылось, и где-то хлопнула дверь.

Я поняла — это та самая халупа, которую Дина и Лариса сняли, чтобы жить вместе.

Мы вошли через сени в низенькую кухню. Перед нами стояла очень худая, словно почерневшая от старости женщина в сером платке, повязанном у подбородка. Она хмуро посмотрела на нас, бросила неодобрительный взгляд в сторону комнаты, откуда неслись звуки гитары, и, поджав бескровные губы, по-хозяйски важно удалилась за темный полог в глубине кухни. Владелица халупы явно не испытывала радости от квартирантки, которую послала ей судьба.

Да и чем могла порадовать Динка?

Она валялась полураздетая, растрепанная, с гитарой в руках, закинув голые ноги на спинку кровати, и неистово била пальцами по струнам, будто играла не на гитаре, а на балалайке. В комнате, тесно заставленной громоздкими вещами, поражал беспорядок — повсюду небрежно раскиданы чулки, кофточки, платья, на столе сохли остатки еды, среди грязных стаканов высилась неизменная бутылка, на этот раз недопитая, с портвейном.

— Скажите на милость! — Дина села, свесив ноги, и с насмешкой согнулась, вроде сделала мне поклон. Увидеть здесь Ларису ей было не в диковинку, на нее она даже не взглянула. А меня сразу обдало запахом духов или одеколона, будто ароматное облако, постоянно окружавшее Дину, распространилось на всю комнату. Должно быть, не один пузырек вылила Черпакова, «очищая атмосферу» этой халупы, где многолетняя затхлость старомодного уюта перемешалась с парфюмерной терпкостью, табачным дымом и винными парами. — Прошу, пане! — Царственным жестом, в котором тоже просквозила насмешка, Дина показала на стол и сама потянулась к бутылке. — Давай стаканы, Ларь! Эх, пить будем, гулять будем, — запела она вдруг пронзительным голосом, притоптывая. — А смерть придет…

— Не надо, — сказала Лариса, отбирая у нее бутылку. — Тебе уже сверх нормы.

— А ты учетчик? Контролер надо мной? Лей, говорю!

— Нет. — Лариса решительно отставила бутылку подальше и протянула фотографию. — Вот, смотри.

— Что это? — Динка тупо воззрилась и тут же расхохоталась, падая на кровать. — Состряпал-таки, уродопал!

— Что же смешного? — не выдержала я.

— А что прикажешь? Плакать? — Лежа на спине, она потрясла фальшивкой. — Техничная получилась хохмочка, правда?

— Так ты знала? — испуганно, боясь поверить, что это возможно, выдохнула Лариса.

Дина расхохоталась громче прежнего.

Лариса растерянно пробормотала:

— Это же гадость.

— Да дуры вы обе, дуры стоеросовые! Я бы гордилась — такое тело! — Она вскочила и с бравым видом прошлась по комнате, хвастливо красуясь голыми ногами.

— Гадость, гадость, — повторяла Лариса.

— Что причитаешь? — разозлилась Динка. — Ну, переснял Сирота, подумаешь, телячьи нежности! Да, вот, вот! — с яростью разорвала она фотографию в мелкие клочья и бросила вверх — взмыли черно-белые бумажки и рассыпались по полу, а Динка начала их топтать, приговаривая: — Вот и все, вот и все!

— Нет, не все, — сказала Лариса. — А позор? Ее позор там, перед всеми?

Динка замерла передо мной.

— Ах, позор? Позора, значит, испугались? А какой он бывает, этот самый позор, знаешь ли хоть? — И вдруг снова, повернулась к Ларисе. — Зачем ее привела? Честь принцессину отстаивать? Гада-фотографа на чистую воду выводить? Защиты искать? От подонков? Справедливости? А я сама такая… Да, да! Еще хуже! Ты жить со мной здесь раздумала, инспекторик уговорил вернуться, и с ней теперь водишься? Так чего же хочешь? Чтоб я о вас беспокоилась? А обо мне кто будет? Кому я нужна? Такая вот… Дешевка распоследняя, да, да, вот! — Она лихорадочно задвигала тарелками, что-то выискивая среди них, и нашла — показала измятую десятирублевую бумажку. — Вот, вот! — Выставила на ладони, снова скомкала, отбросила с брезгливым выражением и ухватилась за бутылку. Но тут же села, сгорбившись, обмякнув, опустив плечи, отрешенно уставившись взглядом в пол.