Макс Бременер - Пусть не сошлось с ответом!.. Присутствие духа

- Ага, - сказала Маша, подошла к бабушке на четвереньках и вдруг легонько куснула ее руку…

Ей было необыкновенно хорошо. Она совсем забыла, что так бывает. Хорошо было своевольничать, шутливо пугать бабушку непослушанием и «дикостью», нарочно не понимать ее слов, немножко ломаться… (Она так давно не привередничала и не ломалась; с чужими ей и не хотелось.)

Потом бабушка стала ее утихомиривать и укладывать спать. И Маша, понемногу поддаваясь увещеваниям, в конце концов согласилась лечь, но только если бабушка сразу ляжет с ней рядом. Раньше Валерия Павловна не потерпела бы никаких «если», а сейчас она сказала: «Что с тобой поделаешь…» Они устроились с Машей на кровати Екатерины Матвеевны, сама Екатерина Матвеевна - на Волином матрасе, а Воля - на сеннике, на полу.

Было тихо. Слипались глаза, И в последнюю минуту перед сном, уютную совсем по-давнему, Маша спросила, зевнув сладко и длинно:

- Бабушка, а нет у тебя мармеладки такой, как ты мне, помнишь, раньше давала?..

- Нет, маленькая… - сокрушенно ответила бабушка. - Теперь нет у меня. Откуда их теперь возьмешь?.. Спи…

И Маша заснула, держа ее руку.

Ночью, почувствовав жажду, Валерия Павловна вышла во двор к крану.

В это же время в калитку вошел немецкий солдат с автоматом, осветил Валерию Павловну фонариком и жестом подозвал к себе. Затем он указал ей, куда идти - от дома, на улицу, - и стал за ее спиной.

На улице ждала группа людей, стоявших тесно друг к другу, конвоир подтолкнул к ним Валерию Павловну, присоединил, и сейчас же солдаты куда-то их повели.

Идя, Валерия Павловна подняла глаза на окна дома и в одном, распахнутом, увидела Екатерину Матвеевну: та, не прячась, с тревогой всматривалась в толпу, была близко, и, наверно, можно было успеть ей крикнуть несколько последних слов… Но у Валерии Павловны мелькнула мысль, что она разбудит детей. И, поравнявшись с окном, она лишь подняла над головой руки, быстро трижды ими взмахнула: «Прощайте! Берегитесь! Отойдите же!..»

Наутро все в городе знали, что взрыв, раздавшийся вечером, и пожар, пламя которого было видно издалека, произошли по одной и той же причине: в немецкий армейский склад возле бывшего санатория кто-то заложил мину.

Хотя немцы ретиво и организованно сражались с огнем, а легкораненые, находившиеся в санатории, не жалея себя, начали гасить пламя еще до того, как были доставлены цистерны с водой (об этом сообщила газета «Голос народа»), - склад сгорел почти дотла.

Днем по городу расклеили объявление, подписанное немецким военным комендантом. За ущерб, злонамеренно нанесенный имуществу германской армии, извещал комендант, были взяты в качестве заложников сто жителей города. Они расстреляны. Это должно послужить предостережением от актов саботажа и вредительства…

Тут Воля остановился и дальше не читал. Так вот кого вели среди ночи немцы, вот что с ними стало! Значит, и Машина бабушка… Зачем тогда он идет к Леониду Витальевичу?!

Когда Маша, проснувшись, спросила: «Где бабушка?» - Воля, из-за плеча матери видевший, как уводили Валерию Павловну, ответил:

- Она пошла к доктору - к тому, помнишь, что с нами ночью по шоссе шел, когда мы все отсюда уходили. - Воля почти выпалил эти фразы, приготовленные к моменту Машиного пробуждения. (Маша молчала, казалось не понимая спросонок его слов.) Он продолжал, точно помогая ей вспомнить, о каком докторе идет речь, торопясь это сделать: - С ним была жена - такая полная женщина - и мальчик. Мальчик был одет, как доктор, на нем…

- Я помню. Мальчика отдали в машину, красноармейцам, - тихо сказала Маша. - Разве у бабушки заболели зубы?.. Вчера у нее не болели…

- Не знаю, - ответил Воля.

Его пугало не то, что Маша не до конца, кажется, ему верит, а то, как быстро гасли у нее глаза.

- Я к нему сейчас схожу. Ладно? К доктору, - предложил он, ища повод уйти, и тут же у него промелькнуло в уме, что, может быть, в городе он узнает что-нибудь о судьбе Валерии Павловны. - Погляжу, как он бабушку лечит.

Маша сразу соскочила с кровати и стала рядом с ним:

- И я! Хорошо? - Она слегка касалась ладонью его кармана, чтобы он мог взять ее за руку, не нагибаясь.

Но Воля медлил, а Маша не опускала руки, снизу заглядывая ему в лицо с терпеливым ожиданием…

Он не знал, как быть, и вмешалась Прасковья Фоминична.

- Что ты, что ты, это куда ж годится - Машу по городу вести, - сказала она. - И так уж у меня соседушка интересовалась: «Это у вас, Фоминична, цыганочка, что ли, живет?» - «Да, говорю, цыганочка, верно - как я сама или мой шуряк!» - Прасковья Фоминична наклонилась к Маше: - Ты оставайся. Чего ж с немцами шутки шутить - они на цыган охотятся. А ты смугленькая…