Макс Бременер - Пусть не сошлось с ответом!.. Присутствие духа

- Ну, вот, - сказал доктор, глядя Воле в глаза. - Я вам хочу посоветовать. - Он говорил куда решительнее и тверже, чем минуту назад. - Не заводите детей. Никогда! Как бы этого ни желала жена, слышите?!

У Воли вспыхнули щеки, скулы. Кровь прихлынула к ушам и лбу…

- И… вам ничто не будет страшно! - продолжал доктор с убеждением, болью, мучительным усилием быть понятым. - Вы сможете быть смелым, как бы в этой жизни ни…

Лишь тогда, когда доктора уже не было рядом, Воля, повторив про себя его совет, внезапно понял, что тот внушал ему: лучше не иметь детей, чем иметь и не мочь защитить их!..

А вслед за тем слова Гнедина «Ты ее оберегай, как я бы ее оберегал» опять прозвучали в его ушах, как в ту минуту, когда на узкой улице, по которой они возвращались в город, оставленный нашими, появился фашистский танк.

Тотчас он понял еще одно: то, от чего остерегал его доктор, уже случилось с ним. Потому что он был не один - возле него была маленькая девочка, Маша.

Домой Воля возвращался не кратчайшим путем - ему хотелось пройти мимо базара. Правда, торговля в этот уже предвечерний час обычно сворачивалась, но не стихал шум и было беспорядочно. И как раз беспорядок, галдеж безотчетно притягивали Волю… Была тут какая-то жизнь, и не всё в ней фашисты контролировали и регулировали.

На базар приезжали из окрестных сел, редко - из ближних городков, а вести сюда, под полуразрушенный навес, доходили неведомыми путями с неоккупированной советской земли, из Польши, Германии, Англии, Африки…

Сейчас, подойдя к базару, Воля сразу увидел на воротах приказ: гебитскомиссар запрещал отныне сельчанам въезд в город без специального его разрешения, горожанам - выезд из города. Огромный дядька с казацкими усами, в украинской рубашке и с нагайкой - из тех, кто наблюдал за «порядком» на базаре, - спрашивал оторопело у читающих:

- А как же свободная торговля?..

Он показался Воле не в первый раз встреченным, вроде бы знакомым откуда-то, а знаком он ему был по картинке в школьном учебнике истории, под которой стояло: «гайдамак». (Там рядом были еще рисунки, и на них городовой с шашкой, помещик с арапником - представители Старого Мира, канувшего в прошлое без возврата.)

Но этот гайдамак не выглядел ряженым, а был живой, настоящий, может быть даже не понарошку оторопелый. Ему не отвечали, торопились уйти. И в это время подкатил к воротам на пролетке, запряженный гигантским, рыжим, несомненно германским конем (до вступления немецкой армии в городе не появлялись кони такого размера), бургомистр Грачевский.

Едва гайдамак произнес его имя, Воля мгновенно узнал его: это Грачевский - он самый! - спокойно поливал цветы в своем садике ранним утром того дня, когда в их город вошли немцы. Он еще тогда окликнул Бабинца, про что-то с ним толковал, потом смеялся ему вслед. Вот, значит, к кому должен был послать Воля Леонида Витальевича на защиту Машиной бабушки…

Бургомистр вышел из пролетки и остановился, как бы озирая нечто, воздвигаемое перед ним: дом, библиотеку или клуб… Но перед ним был лишь полуопустевший базар.

К Грачевскому живо приблизились гайдамаки: один - чем-то обескураженный, с обвисшими усами и волочащейся по пыли нагайкой, другой - бравый. Бургомистр стал говорить им о том, как верно и своевременно распоряжение гебитскомиссара, - они как раз стояли у ворот, где было наклеено это распоряжение, так удивившее усатого гайдамака, - и хвалить немецкую власть за решительность.

Воля помнил, что лишь на днях Грачевский писал в «Голосе народа» о свободной торговле как «одном из краеугольных камней Нового порядка в Европе», теперь же он одобрял приказ, делавший невозможной эту торговлю.

- Мы должны быть благодарны за это решительное распоряжение, - произнес он по-особому бодрым голосом.

Грачевский как бы учил гайдамаков бодрости, а кроме того, показывал кому-то, кого не было рядом, но кто мог, наверно, появиться в любой момент, как бодр он сам.

- Це добрый папир, - кивая на приказ гебитскомиссара, неофициально обронил бургомистр, показывая теперь, какой он, в сущности, простецкий мужик. - Чому потылыцю скребёш?.. - спросил он того гайдамака, который перед его появлением все спрашивал: «А как же свободная торговля?..»

Туго смекая что-то, гайдамак, будто сквозь муть непонимания, косо, тускло глянул на бургомистра. А тот - уже снова бодро и громко - говорил о другом приказе германских властей. Приказ этот, у ворот базара не висевший, запрещал на территории гебитскомиссариата деятельность политических партий и политическую пропаганду. И Грачевский это одобрял, поддерживал, объявлял необходимым и приветствовал от души. Его молча слушали, помимо гайдамаков, несколько крестьян, распродавших свой товар и собиравшихся уезжать с базара на пустых возах. Тоже молча слушал бургомистра Воля, все время помня, что в первом номере «Голоса народа» Грачевский, напротив, сулил расцвет политической жизни на освобожденной от большевиков земле и радовался первым шагам ОУН… [6] ОУН - организация украинских националистов.