Жоржи Амаду - Где пальмы стоят на страже...

— Дедушка, а я тебя застреляю, — повторил он, уже кладя пальчик на курок.

Одно неловкое движение — и револьвер выстрелит… Сенатор хотел было протянуть руку и хоть отвести дуло от своей головы. Но нет, мальчик может испугаться, пальчик на курке может дрогнуть… Сенатор покрывался потом. Он попробовал заговорить, но получилось как-то неуверенно и даже гнусаво:

— Не надо, маленький, не надо в дедушку стрелять… Такой хороший мальчик…

— Пум! Пум! — уверенно отвечал малыш.

И, заливаясь звонким смехом, отступил назад, сделавшись недосягаемым для дедушки. «Я пропал», — трагически подумал сенатор…

— Осторожнее, он заряжен… — выговорил он с трудом, теряя голос.

Господи — вся жизнь в руках ребенка… Успехи, провалы… Всё, значит, было впустую? Что делать? И хоть бы кто-нибудь зашел случайно в комнату — жена, дочка… Кроме бабушки и мамы, никому с этим бесенком не справиться…

— Да что ж это такое в самом деле! Ну что ты дедушку пугаешь… — он протянул дрожащую руку: — Дай мне это…

— Руки вверх! — восторженно скомандовал малыш, отступив еще на шаг и еще крепче сжимая всеми десятью пальцами свое оружие.

Сенатору пришлось подчиниться…

Так они составили презабавнейшую картину: старик с поднятыми руками в позе «сдаюсь!» и малыш с направленным на него револьвером в позе «победа!».

И вдруг зазвонил телефон…

— Подойди… — вздохом попросил сенатор.

Он был спасен: малыш ринулся снимать трубку и опустил револьвер — держать оба предмета сразу было для него слишком тяжело, а телефон — это, безусловно, еще интереснее, чем револьвер. Сенатор, оказавшись в более выгодном стратегическом положении, завладел оружием и начал быстро, дрожащими пальцами, вынимать патроны. Малыш расстроился и заревел:

— Дай пульку! Дай пульку!

Тут только вошла жена сенатора — и бабушка малыша:

— Ну зачем ты его обижаешь! Не плачь, маленький!..

— Это я маленький, — сказал сенатор, — я только что родился во второй раз.

Каждый год, с приближением июньских праздников, собирали деньги на воздушный шар для заключенных местной тюрьмы. Такие шары из цветной бумаги, по обычаю, запускаются в воздух в эти праздничные дни. Сбор проводился широко. Не было человека, который не принес бы хоть сколько-нибудь в редакцию одной из газет: одни — чтоб видеть свое имя, пропечатанное крупными буквами, другие — из благородного желания доставить мгновение радости тем, кто лишен свободы.

В этом году подписка дала почти двойную сумму по сравнению с предшествующими. Поэтому на сей раз было решено вместо обычной папиросной бумаги сделать шар из толстой атласной.

Дней пятнадцать ушло на эту веселую работу. Бумагу доставили на тюремный двор в пачках по пятьсот листов, туго перевязанных проволокой. Всем сбором ее осматривали, взвешивали на руках, раскладывали, хвалили с необычным в этом месте оживлением…

Матеус, отсиживающий за убийство жены, был королем праздника. Он хлопотал, строил планы, отдавал приказания:

— Зезиньо, ты бы, милок, слетал за ножом, проволоку разрезать…

— Вороненок, чего стоишь, ноги заржавеют!..

Зезиньо был грабитель. Вороненок — мальчик-негр, худенький и хрупкий с виду, но сильный и ловкий, как обезьянка. Бродяжничал он с раннего детства. Да и родился он случайно.

Двое бродяг познакомились как-то глубокой ночью, черной, как котел с дегтем, в подвале недостроенного дома. Быть может, он сбежал откуда-то, как козел из чужого огорода. Быть может, она давно скиталась, как тощая кошка из тех, что, ощерясь на карнизах, черным силуэтом врезаются в огромный диск полнолуния… То были отец и мать Вороненка.

Самое далекое воспоминание детства приводило его на подъезд какого-то дома, где он, съежившись и плача, сидел один. Потом он помнил бродячую жизнь по городским окраинам, в ленивой компании нищих и собак. Много раз, проходя мимо богатых поместий, завидовал он судьбам бульдогов, чья неблаговидная профессия — стеречь собственность… других. Но зато они жили в деревянных конурах, и под самым носом — приплюснутым и коротким — ставилась для них миска с едой…

Шло время. Естественно, праздники и развлечения привлекали маленького негра, как бабочек — огонь. Он столько раз кружил вокруг одного цирка, что в конце концов его взяли туда работать — смотреть за животными. Преследуемый людьми, он заслужил привязанность зверей. Тигр, например, был с ним ласков и послушен, как собачонка, и покорялся ему слепо. Ночью, во дворе, окруженном высокой стеною, когда магнолия луны лила на землю душистый голубой свет, мальчик отворял дверцу клетки и играл с тигром. Когда владелец цирка узнал об этом, он избил мальчика кнутом. Но, замахнувшись в последний раз, вдруг подумал, что на следующем представлении можно представить негритенка как укротителя. Это будет сенсация.