Жоржи Амаду - Где пальмы стоят на страже...

И Сезарио умолк, заключая тихонько:

— Эта жизнь — мука одна!

Он медленно обвел взглядом окрестные пастбища, розовеющие первым румянцем распускающихся цветов. Поля словно текли кругом него на все четыре стороны света, спокойными волнами зачем-то остановившегося моря. То здесь, то там, словно внезапно выскочившее из глубины, раскидывало свои искалеченные руки засохшее дерево.

Дети работников поместья, окружившие сейчас Нензинью, знаками приглашали ее поиграть с ними. Она уже немножко осмелела, улыбалась своим новым знакомым, и две озорные ямочки обозначились у нее на щеках. Но играть не хотела. И всё жалась к отцу, тычась головой в его колени.

— Потому как мать, сами знаете, крестный, она и есть мать. Бог вроде как бы определил мужчине работать, а женщине — смотреть за домом и за детьми. А моя покойница справная была хозяйка! И за домом ходила, и обо мне заботу имела, и с дочки глаз не спускала. И трудилась не покладая рук, и всё делала в свой срок и лучше некуда. Не найдется на свете человека, чтобы мог сказать, что она его чем когда обидела или худое ему какое слово сказала. Не пойму, отчего бог хорошим людям жизни не дает! Померла вот… Всё вверх дном пошло… Коли вы и ваша семья присмотрите за девочкой, то уж какое доброе дело сделаете…

Тыльной стороной руки Сезарио потер правый глаз, словно в него попала соринка. И снова взглянул на поля, убегающие от его взгляда, отступая по долгим пространствам пейзажа, тянущимся умереть в синей черте дальнего горизонта.

— О девочке не беспокойся, Сезарио, — сказал полковник. — Мы позаботимся о ней. И приезжай повидаться с ней, когда захочешь.

Сезарио почтительно поблагодарил. Он, конечно, не намеревался злоупотреблять гостеприимством крестного. Он только иногда наведается, так, чтоб крестный не заподозрил, что он ему не доверяет в отношении воспитания дочки или хочет взять девочку назад. Отдал — значит всё, для него она всё одно что умерла. Печально, но что ж поделаешь? Такова жизнь. Поначалу-то, в детские годы, радуешься всему, зато потом — наберись терпения…

Приблизился работник, он искал зачем-то хозяина. Тот поднялся узнать в чем дело, и они отошли к сторонке. Потом, отдав необходимые распоряжения, помещик снова опустился в свое удобное кресло. Но с этой минуты стал рассеян в разговоре, направив свой взгляд и свой интерес на новую партию скота, приобретенную накануне, которая входила сейчас в загон.

Тихонько гладя дочку по голове, Сезарио, помолчав, перевел разговор на другую тему и стал расспрашивать про пастбища, про уход за скотом. Полковник, поскольку то была его слабость, отвечал пространно, с увлечением рассуждая о возможности повышения цен на скот и о связанных с ним надеждах. У торговли скотом — большое будущее, утверждал он уверенно. И, взволнованный и довольный, опираясь на ручку кресла, он указывал гостю на великолепных животных из приобретенной накануне партии, с удовлетворением расписывая их стати.

Сезарио, вдруг как-то впавший в немоту, мерно кивал головой.

Из дому вышла жена помещика с горячим кофе. Остановилась на минутку с Сезарио, сказала несколько сочувственных слов о его потере. Собравшись назад в дом, позвала девочку:

— Пойдем со мной, пойдем…

Нензинья не послушалась. Ей хотелось быть здесь, только здесь, около отца — так вот прижаться головой к его колену и не отходить.

— Пойдем, я тебе сладкую лепешку дам…

Она взяла девочку за руку и потянула к себе. Отец мягко подтолкнул:

— Иди, Нензинья…

Девочка покорно дала увести себя, к великой радости всех прочих малышей, шумно устремившихся за нею в господский дом, открытый для них, видимо, далеко не всегда. На терраске у двери остались только Сезарио и хозяин.

— Так что вот, крестник, — продолжил прерванный разговор последний, — будет у нас повышение цен, это точно. Скота всё меньше, а спрос всё растет…

Он продолжал развивать свои идеи, строить планы. Сезарио, по-прежнему в молчании, кивал головой. И в то же время прислушивался к веселой возне ребятишек рядом в саду, за стеной, огораживающей двор. Среди звонких смеющихся голосов он узнал голосок Нензиньи. Малышка привыкала…

Через несколько минут Сезарио поднялся:

— Теперь, если разрешите, крестный, я…

— Да куда ты? Рано еще… Можешь остаться на сегодня.

— Нельзя мне, крестный! Сами знаете… Такая моя жизнь…

И он снова было принялся рассказывать про свои трудности, долги, обязательства…

Но вдруг замолк и, склонившись, снова поцеловал руку полковника. Указал на ситцевый узелок на перилах крыльца: «Ее бельишко!..»