Жоржи Амаду - Где пальмы стоят на страже...

Дни и ночи сменяли друг друга, но жизнь остановилась. Шико никогда больше не слыхал вестей об отце, уехавшем куда-то далеко, в другие края, в поисках новой, другой какой-то жизни или просто забвения. Братья, тетя Дора, весь мир отступили куда-то назад, умерли вместе с матерью. Крестный часто ездил в город, но ничего ему не рассказывал. Верхом на высокой своей лошади, мрачный, далекий, отдавал он несколько быстрых, отрывистых приказаний и уезжал. Возвращался, когда его меньше всего ожидали, с тем же замкнутым лицом, снова отдавая приказания и выговаривая за недосмотры.

— Я взял его из милости, но он придурковатый, — сказал он как-то, указав на крестника.

Лучше всего для мальчика было, когда о нем забывали и он мог день-деньской проводить на пастбище среди животных или в полях, где батраки терпеливо трудились на хозяйской земле. Хорошо было также в холодные вечера разжигать вместе с Розарио огонь в кухонной печи, под неторопливый рассказ негритянки, нанизывающей одна на одну старые истории без конца и начала, о других временах, о других краях, о людях, которых уж нет на свете.

— Кристино проводит тебя до вершины холма, — сказала Розарио.

Но вдруг негритянка и мальчик вздрогнули, как заговорщики, убедившиеся, что раскрыты, — из дому послышался голос крестного:

— Шико, где ты, черт тебя возьми!

Крестный всегда оказывался где-нибудь поблизости — грубый шаг, жесткий взгляд, свирепое лицо, тяжелая рука… Казалось, от него ничто не сокрыто. Шико глубоко взглянул в сердитые и добрые глаза Розарио, ища защиты. Он побежал было на зов, да споткнулся как-то неловко и упал. Поднялся, стряхивая пыль с заплатанных штанов, доходивших ему до икр.

— Шико! — снова крикнул крестный, уже поставив ногу на ступеньку крыльца.

Из кухонной трубы шел толстый столб дыма, такой черный, что, казалось, уносил всю темноту тесной кухни.

— Вот змей-то, — растерянно сказала Розарио, махнув задрожавшей рукой и распустив толстые губы.

Крестный пришел, звеня шпорами на высоких крепких сапогах, и под шагами его мелко трещал щебень, как под копытами взнузданного коня. Рука его сжимала кнут. Он подошел вплотную к мальчику и стал хлопать кнутом по голенищу сапога.

— Не делайте этого, сеньор Родолфо, — взмолилась Розарио, хотя крестный еще ничего не делал.

— Заткнись, черная скотина! — отвечал сеньор Родолфо, и она только испуганно перекрестилась и нехотя поплелась к дому, тихо взывая к своим далеким африканским святым.

— Ты разве не знаешь, что время скот загонять?! — сказал крестный, больно схватив мальчика за ухо и таща за собой.

Шико, глядя в землю, видел только свои ноги, покрытые пылью. Сеньор Родолфо нарочно оттягивал развязку, говорил медленно, двигался лениво. Потом молнией бросился на мальчика, вытянув его по спине своим похожим на змею кнутом.

— Твой отец никогда не учил тебя! — сказал он.

Шико наблюдал за ним краешком глаза; он боялся удара правой руки хозяина, сжимавшей кнут: змея была здесь, рядом, подстерегающая, готовая броситься. Но удар, сваливший его на землю, так что кровь брызнула из носа, был нанесен левой рукой. А потом уже взвилась правая с кнутом, и он стал кататься по земле, увертываясь от змеи, закрывая ладонями лицо, сжимая локтями голову.

— Пойди смой свою черную кровь! — сказал в заключенье сеньор Родолфо, исчезая так же внезапно, как явился.

Шико вытер нос полой рубашки, запачкав ее в крови. Медленно пошел прочь, спустился по тропинке к загону, остановился у большого камня, сел. Печально промычала корова. Ветер пахнул кисло и едко, пропитанный запахом соленой воды, в которой мыли свиней, хрюкавших в соседнем хлеву. Хозяйский дом и весь мир отодвинулись куда-то далеко, словно и вовсе пропали. Ничего не было, ничего. Только тело, которое ныло, — тело маленького мальчика по имени Шико. Слезы незаметно потекли по его лицу. Ему было жалко самого себя, словно мальчик, что сейчас плакал, был не тот, которого избили, а другой, посторонний. Но никто не слышал его плача, смешавшегося с сытым хрюканьем свиней и уносимого ветром.

Он не знал, сколько времени прошло. Когда он опомнился, глаза его были сухи и над ним склонилась Розарио, побуждая к бегству.

— Я тебе немного пищи собрала, и вот узелок твой, — сказала она, прижимаясь щекой к лицу мальчика. — Кристино ждет тебя за воротами, он тебя кустарником поведет, чтоб сеньор Родолфо не выследил, — пробормотала она торопливо и пошла прочь, быстро, не оглядываясь, высокая, худая, похожая на тряпичную куклу, прикрывая кудластую голову красной шалью.