Жоржи Амаду - Где пальмы стоят на страже...

— Подать ужин, сеньор?

— Нет, я ужинаю в городе.

Снова сел в такси, ожидавшее у подъезда. Счетчик показывал больше 50. Шофер был напуган. Беппино презрительно уплатил, снова сошел на проспекте Сан-Жуан, весь сияя, с видом победителя. Впервые в жизни было у него такое чувство, что он может завладеть всем, что всё открыто ему, всё принадлежит ему. Мимо прошел какой-то важный господин. Беппино захотелось дать ему пощечину. Если он начнет скандалить, ему можно заткнуть рот крупным банкнотом. Всё теперь доступно! Незаметно он оказался вблизи роскошного ресторана, куда однажды вечером — он видел — входил Шелковая Рубаха. Он хотел тоже войти, но не решился. В конце концов он вошел в скромную столовую — ужасно хотелось есть! — выбрал что-то, спросил вина. Ему хотелось заказать все блюда и вина, какие были в меню, наесться до отвала и напиться пьяным, кутить, как тот пузатый португалец, что всегда так скупо дает на чай, а у самого, говорят, столько денег, что министры и те у него взаймы берут.

Подали кушанье, он съел пару кусков и отставил тарелку, быстро опрокинул в рот остатки вина, вышел, легкий и веселый, на улицу.

— Я теперь только веселиться буду!

Он пожалел, что один. Мимо шли всё незнакомые люди. Как жалко, что магазины уже закрылись. Столько нужно еще купить! Две девушки поравнялись с ним. Счастливо захлебываясь дымом дорогой сигары, широко улыбаясь, он бросил им вслед какую-то задорную шутку, не тем голосом, похожим на лай собачонки вслед пронесшемуся автомобилю, каким говорил раньше, а звонко, смело, весело. Он теперь был богатый, видный человек. Ему даже захотелось остановить одну из них:

— Ах ты милашка!

На следующее утро он проснулся поздно, часов в десять. Удивился, оглядев незнакомую комнату. Но, вернувшись к действительности и вспомнив свое новое положение, соскочил с кровати, жадно торопясь, как человек, боящийся упустить хоть одно мгновенье жизни.

Вымыл лицо, долго тер руки, стараясь стереть следы ваксы, попросил даже у слуги немного спирту, вышел, взял такси, велел ехать в центр. Сначала в магазин готового платья — дать новый адрес, чтоб прислали ушитые костюмы. Хотелось есть. Надо позавтракать где-нибудь. Но раньше он решил заехать в салон для чистки обуви, к вчерашнему негритенку. Кинулся в магазин обуви, купил шикарные ботинки на толстой подошве, как у Шелковой Рубахи. Чувствуя себя господином мира, направился в салон. Уже почти у дверей вдруг вернулся и купил дорогую баийскую сигару — теперь противник будет уложен на обе лопатки.

Вот удача: как раз негритенок в этот момент был не занят… Беппино с огромным удовлетворением услышал сразу три голоса, приглашавших его: «Угодно почистить?..» — и среди них голос негритенка, в первую минуту не узнавшего его.

Он не пошел к негритенку. Зачем? Он мог доставить себе удовольствие выбрать. Знай наших! Он сел в кресло рядом и протянул улыбающемуся беззубому мальчишке-чистильщику ногу в тяжелом ботинке. И притворился, что не понял, услышав, как, со смертельной ненавистью в голосе, негритенок говорил товарищу:

— Вчера лошадь играла, да? Ну а сегодня осел играет… Рискну монеткой… Решил разбогатеть!

Он провел день в беготне по магазинам. Часы за триста. Цепочка для ключей за пять — тяжелая, блестящая. Трость. Мелочи. Обежал весь район Триангуло, фешенебельный центр города, подолгу задумываясь у ярких витрин, не в состоянии вспомнить, что же еще надо купить, шаря взглядом по пестрому разнообразию вещей в надежде встретить что-либо, бывшее предметом его мечтаний в прежние времена. Ведь теперь он мог приобрести всё.

— Ах черт! Чуть было не забыл!

Он вошел в обувной магазин и спросил гетры. Перчаток он не купил только потому, что нашел, что это излишний шик. Он заходил в элегантные закусочные и заказывал самые лучшие пирожки и самое жирное мясо. И, в дикой жажде наслаждений «богатой жизни», он подзывал проезжавшее мимо такси и велел везти его по проспектам Авенида Паулиста или Авенида Бразил, упиваясь зрелищем аристократических кварталов, элегантных домов и небоскребов огромного города Сан-Пауло, словно всё это принадлежало ему…

Как-то раз, когда он перехватил свободное такси на площади Праса до Коррейо… «Куда?» — «Прямо поезжайте…»…Шофер повернул в улицу, где находился салон, в котором он прежде работал чистильщиком сапог. Чувство стыда охватило его. Он весь сжался.

— Гони!..

И вздохнул свободно, только оказавшись за несколько кварталов от этого места. Угрызения совести мучили его. Он чувствовал, что поступил дурно по отношению к товарищам. Не отпраздновал с ними свой выигрыш, не угостил пивком, как сделал, например, Луиджи, когда в прошлом году игралась «корова», и ему какие-то гроши выпали. Изменил товарищам… Но теперь было уж поздно. Уже нельзя вернуться. Теперь они уже обиделись. Встретят его насмешками и бранью. И, что было больнее всего, в нем все крепло сознание, что вернуться придется…