Николай Глебов - Карабарчик [Повесть]

- Не узнать Мендур-Сокон, - оглядывая новые постройки, покачал головой Кирик. - Здесь стоял аил, а теперь - дом. А вот там, у подножья горы, был овечий загон, а сейчас - маслозавод, - показал он на выставленные для просушки фляги.

Аил Мундуса ребята нашли не скоро. Затерянный между новыми избами, он торчал на поляне, точно старый, никому не нужный гриб. Соскочив с коней, они заглянули в помещение. Там было пусто. Только в очаге тлели угли, и на полу виднелось несколько старых козьих шкур, служивших подстилкой.

Рядом с аилом стояла новая изба, возле нее женщина толкла в тяжелой деревянной ступе ячмень.

- Темир, наверное, живет здесь. - И, как бы в подтверждение их догадки, на крыльце, опираясь на палку, показался Мундус.

- Дедушка! - Кирик бросился к старику и припал к его груди.

- Карабарчик, опять прилетел в наши края, - волнуясь, сказал Мундус. - Спасибо, не забыл старика, пойдем в аил, нет, в избу, - раздумал он и, крикнув что-то по-алтайски женщине, посмотрел на Яньку.

- Это чей?

- Да ведь это Янька, сын Прокопия, помнишь?

- Помню, помню, - закивал головой Мундус, - только маленько забыл: память стала шибко плохой.

Придерживая старика, Кирик и Янька вошли с ним в просторную комнату, следом, не отставая, прыгнул Токшун.

- Ильгей! - крикнул Мундус в окно. - Поставь самовар. Гости у нас.

Оставив ступу, молодая алтайка вошла в дом и поздоровалась с ребятами.

- Ильгей, помнишь, я говорил тебе о Карабарчике, вот он. - Мундус похлопал Кирика по плечу. - А это его друг, Янька.

- Ребята, Ильгей - жена Темира, сам он скоро придет, ушел в лавку. - Мундус опустился на поставленный невесткой табурет. Кирик и Янька с любопытством стали оглядывать обстановку комнаты. В переднем углу, обрамленный свежими ветками пихты, висел портрет Ленина, ниже - ружье хозяина, на тумбочке лежало несколько книг. Пол блестел свежей краской, возле широкой русской печи в шкафчике стояла алюминиевая посуда. Во всем чувствовалась опрятность и чистота.

Опершись подбородком о палку, Мундус говорил:

- Один раз собрался умирать, да раздумал. Зачем умирать? Все теперь есть: хлеб, мясо, чегень, почет от людей; умирать неохота.

- А-а, Кирик, Янька! Здравствуйте, друзья, - раздался с порога радостный голос Темира. С сияющим лицом он пожал руки ребят. - Большие стали, настоящие парни, - любуясь гостями, произнес он. - И Токшун с вами, - увидев овчарку, повернулся к ней Темир. - Знаю эту собаку, умный пес. Жаль только - за зверем в тайге не пойдет. У ней другая повадка. Говорил мне Прокопий, будто Токшун может идти по следу врага несколько километров и найдет его.

- Он по крыше и лестнице лазит, как кошка, - поглаживая Токшуна, сказал Янька. - Посмотри, Темир, какие у него зубы, - раздвинув могучие челюсти овчарки, произнес он с гордостью. Зубы Токшуна блестели, как никель.

Охотник присел на корточки, рассматривая пасть овчарки.

- Да, пожалуй, плохому человеку от этих зубов не уйти, - поднимаясь, сказал он, - загрызет насмерть.

В избу вбежал Мойнок и, ласкаясь к хозяину, замахал хвостом. Увидев своего друга по Ярголу, Кирик весело поманил Мойнока к себе.

Услышав знакомый голос, лайка подбежала к Кирику. Но тут случилось неожиданное. Спокойно лежавший Токшун стремительно вскочил на ноги, и в тот же миг бедный Мойнок оказался у него под брюхом. Задрав лапы вверх, он покорно лежал на спине, как бы говоря: «Я же маленький, отпусти, я не драчун».

Янька скомандовал:

- Токшун! На место.

Овчарка улеглась в углу. Мойнок все еще лежал на спине, задрав лапы, и смотрел добрыми глазами то на Темира, то на ребят. Он все еще боялся Токшуна, казалось, он просил: «Выгоните, пожалуйста, эту собаку». Кирик подошел к Мойноку и погладил его пышный мех.

- Э, хорошие гости так не поступают, - шутливо сказал Темир и погрозил пальцем в сторону Токшуна. В избе послышалось предостерегающее рычание овчарки. Янька взял ее за поводок, вывел из комнаты, и привязал к крыльцу.

- Токшун еще не ознакомился, он понимает каждое движение. Когда ему грозит незнакомый человек, он считает обидой для себя, поэтому и рычит.

Ильгей внесла кипящий самовар. За чаем Мундус говорил сыну:

- Ребята будут жить у меня.

- Отвыкли они, отец, от аила, - резонно заметил Темир.

После того, как была построена изба, Мундус, несмотря на горячие уговоры сына жить вместе, наотрез отказался идти в избу и жил в аиле.

Только в сильные морозы он перебирался на печь и лежал там целыми днями, грея старые кости. Но, как только солнце начинало греть по-весеннему, Мундус опять перебирался в свое старое жилье.