Николай Александрович Глебов
Карабарчик
Из Ануя Евстигней Тихонович Зотников выехал в полдень. Стояла жара. В горячем воздухе трепетало марево, и, казалось, все живущее на земле попряталось в тени. Поникли и травы, только яркие огнецветы, раскинув свои желтые лепестки, как бы радовались палящему зною июльского солнца. Тишина. Изнемогая от Жары, Зотников откинулся в глубь тарантаса и задремал. Не заметил, как проехал небольшое алтайское село и стал подниматься на перевал. Вдруг лошадь остановилась и беспокойно повела ушами. Евстигней проснулся и лениво подстегнул коня:
— Н-но-о!
Лошадь не двигалась.
— Что за оказия? — Зотников вылез из тарантаса.
У дороги лежал труп женщины, судя по лицу — алтайки. Возле нее, обхватив тонкими, как плеть, руками голые колени, сидел мальчик семи-восьми лет. По его лицу, оставляя грязный след, катились крупные слезы.
Зотников шагнул к женщине.
— Должно, с голодухи померла алтайка. Мрут они нынче, как мухи. — Перекрестившись, Евстигней оттащил мертвое тело подальше от дороги.
«Как же с парнишкой быть?» подумал он и обратился по-алтайски к мальчику:
— Как тебя зовут?
— Карабарчик 1 1 Карабарчик — скворец.
, — чуть слышно ответил тот.
— Да ты, друг, на скворца-то не похож, а скорее на полудохлого котенка, — улыбнулся своей остроте Зотников. Потом, приняв, видимо, какое-то решение, порывисто поднял мальчика и усадил его в тарантас.
— А мама? — Полные слез глаза найденыша уставились на труп женщины.
— Каюк твоей мамаше, померла!
Евстигней тронул коня вожжами; тарантас стал медленно опускаться с перевала.
В сумерках они проехали долину и, миновав одинокие жилища алтайцев, стали приближаться к Чарышу.
Заимка Зотникова была расположена в южной части высокогорного Алтая, вдали от проезжих дорог. Кругом стояли нетронутые леса, таежная глухомань Горного Алтая. Ниже по течению Чарыша, за мрачным ущельем Яргола, шли русские села: Тюдрала, Талица и Чечулиха.
Появился Зотников в этих местах лет десять назад. Мелкий торговец, он случайно забрел на заимку богатого старообрядца Кузьмы Ошлыкова, и, к удивлению соседних заимщиков, осторожный к людям Кузьма выдал за него единственную дочь. Вскоре Ошлыков умер. Евстигней стал обладателем богатого наследства. Трезвый и расчетливый, он умело повел хозяйство тестя. И чем больше богател, тем сильнее охватывала его страсть к наживе, тем больше черствела душа к людям. Вел знакомство Зотников только с местной знатью; особенно был дружен с кривым Яжнаем, чьи стада овец и табуны лошадей паслись в плодородных долинах Келея.
Обычно Яжнай приезжал на заимку Зотникова ночью. Запершись в маленькой комнате обширного дома, при слабом свете ночника хозяин с гостем вели таинственные разговоры. Нередко эти совещания кончались поспешными сборами: оба куда-то уезжали. Возвращаясь из одной такой поездки, Евстигней и нашел Карабарчика на перевале.
Подъехав к дому, Зотников долго стучал в тяжелые, окованные жестью ворота. На стук вышел работник Прокопий.
— Сонная тетеря! Стучу, стучу — как ровно подохли все! Открывай!
Прокопий распахнул ворота и пошел вслед за тарантасом.
— Распряги коня, поставь на выстойку, возьми в коробке алтайчонка — должно, спит, дохлятина! — унеси его к себе в избу, а утром приведешь ко мне, — сказал Евстигней угрюмо и стал подниматься на крыльцо. — Только гляди за ним, как бы не убежал!
Прокопий бережно поднял спящего мальчика на руки.
— Ишь, сердечный, умаялся за дорогу, — произнес он мягко и, войдя в избу, осторожно положил найденыша на лавку и зажег огонь. — Мать, а мать! — Прокопий потряс за плечо спящую женщину. — Вставай, бог еще сына дал.
Степанида, жена Прокопия, поднялась с постели и подошла к лавке:
— Чей это?
— Кто его знает! Хозяин привез, а где взял — не знаю. Утром велел к себе привести.
Женщина участливо посмотрела на спящего ребенка:
— Худой какой! Кожа да кости. Покормить его, Проня, что ли?
— Не тревожь. Постели мой тулуп да укрой чем-нибудь — пускай спит. Утром покормим.
Читать дальше