Юрий Стрижевский - Повесть о мужестве

Пройдя обязательную баню и хорошо пообедав, Николай пребывал в благодушном настроении. Инженер полка Иван Иванович Кучерявый, вообще хороший шахматист, был сегодня не в ударе, и Николай выигрывал у него партию за партией.

— Хватит, Францевич, — сказал Кучерявый, отставив шахматы, — сегодня мне все равно тебя не обыграть. Да и вообще кончать пора, а то на концерт опоздаем.

— Да, да, — поднялся Николай, взглянув на часы.

В большой карельской избе, переделанной под клуб, тускло светила одинокая лампочка, освещая крохотную эстраду и три ряда скамеек из свежих сосновых досок. На скамейках, переговариваясь вполголоса, сидело человек тридцать летчиков. Большая ситцевая занавеска интригующе шевелилась — за ней готовились к концерту приехавшие из Москвы артисты.

Наконец на эстраде появился конферансье, поздоровался, объявил номер, взял баян и вместе с вышедшим скрипачом сыграл «Полет шмеля». Потом были еще выступления. Двое артистов разыграли веселый скетч. Николай от души смеялся и аплодировал вместе со всеми. Когда аплодисменты умолкли, конферансье объявил:

— Артистка Московской филармонии Евдокия Мальцева!

«Евдокия Мальцева? Дуська?» — Николай даже привстал от неожиданности.

— Ты чего? — спросил его Кучерявый.

— Да нет, ничего, фамилия знакомая. Может быть, это и не она.

Но на эстраду вышла действительно Дуся — молодая, стройная, в длинном концертном платье.

— Она! Потом расскажу, — шепнул Николай Кучерявому, повернувшемуся к нему с вопросом.

— Песня из фильма «Истребители», — сказал конферансье, беря в руки баян. Николай ни разу еще не слышал, как поет Дуся. Они не встречались с тридцать второго года, со дня отъезда его в летную школу. В прошлом году Кит писал, что Дуся теперь работает на эстраде. Это все, что Николай знал о ней.

И вот зазвучал ее голос, высокий и чистый:

Николай закрыл глаза, весь отдавшись очарованию свежего, молодого голоса. Повеяло чем-то далеким, домашним. В памяти его возник Ростов, где он сам часто певал эту песню, потом мысли перенесли его в деревню под Уфой, где давно-давно он рассказывал маленькой девочке Дуське сказки. А голос звенел и звенел:

«Вот, — думал Николай, — жили, пели про бои и войны, а мир, тишину ценить не умели по-настоящему, принимали их как нечто должное, установленное навеки. Как же я буду ценить их, когда пролетят эти шквалы зенитного огня, морозы, выжимающие из тебя жизнь, прожекторы, ищущие тебя в ревущем моторами небе…»

Очнулся Николай, когда раздались аплодисменты. Потом Дуся пела еще и еще и вдруг, в один из выходов, увидела Николая. Глаза ее радостно расширились.

— Товарищи, — сказала она немного смущенно, — концерт окончен, но здесь в зале находится человек, которого я знаю с самого раннего детства и очень люблю и уважаю. Разрешите, я спою для него самую любимую свою песню.

запела Дуся, как показалось Николаю, немного грустнее, чем обычно поется эта песня. Кончив петь, Дуся легко спрыгнула с эстрады и подошла к Николаю.

После концерта за товарищеским ужином они сидели рядом, и Дуся рассказывала ему, что Кит тоже где-то здесь — кажется, на Карельском перешейке, командует батареей. Дядя Петя перешел на новую работу в ЦК партии.

Ранней весной, вскоре после Женского дня, Аня встречала Николая на родном аэродроме. В который раз и надолго ли?

Февраль — месяц нелетный. Низко висит над Ростовом серое, словно задымленное, небо. Холодный колючий ветер кружит над аэродромом мириады снежинок. Они слепят глаза, лезут за воротник. Летчики ходят хмурые, недовольные. К утру самолеты заносит так, что без лопаты к ним и не подобраться.

К радости Ани и маленького Виктора, из-за вынужденного безделья Николай довольно много времени проводит дома. Вечерами отец и сын сидят за изготовлением самолетиков для Витькиного «аэродрома». Там уже стоит «ТБ-3», отделанный настолько тщательно, что его вполне можно было бы использовать как учебное пособие; рядом — тренировочный «У-2», сделанный самим Виктором. Теперь они заканчивают скоростной бомбардировщик «СБ».