Юрий Стрижевский - Повесть о мужестве

Из Читы в Ростов пришла телеграмма: «Жив-здоров. Все в порядке. Привет старикам. Николай».

Все же пришлось Гастелло и по-настоящему повоевать на Халхин-Голе. Обстановка на фронте зачастую преподносит самые неожиданные сюрпризы. Так было и на этот раз. Гастелло вернулся из Читы, привез письма, газеты, перевязочные материалы. На аэродроме царило небывалое оживление: со взлетной полосы один за другим поднимались в небо скоростные бомбардировщики капитана Полбина. Урча моторами, рулило звено «ТБ-3». Около остальных машин суетились заправщики и вооруженцы. Высоко в небе барражировали похожие на маленьких серебристых рыбок истребители.

«Что-то произошло», — подумал Николай, убыстряя шаг.

В палатке КП, кроме капитана Меркулова, находилось еще несколько командиров.

— «Коршун», «Коршун»! Я — «Незабудка»! «Коршун»! — вызывал кого-то радист.

— Ты еще ничего не знаешь? — спросил капитан Николая, приняв от него рапорт. — Тогда слушай: в ночь на сегодня японцы скрытно форсировали реку, отбросили части 6-й монгольской дивизии и захватили гору Бани-Цаган. Командование поставило перед нами задачу всеми имеющимися силами бомбить противника, не дать ему возможность закрепиться, помочь нашим 11-й танковой и 7-й мотоброневой бригадам, которые ведут штурм высоты. Как у тебя материальная часть?

— В полном порядке.

— Самочувствие команды?

— Отличное.

— Прекрасно.

С аэродрома Або-Самат поднялась девятка тяжелых кораблей и взяла курс на восток. Ведет девятку капитан Меркулов. Плотным строем за ним следует восемь машин. В одной из них Николай Гастелло. Губы его сжаты, глаза устремлены вперед, руки, может быть, чуть крепче, чем всегда, сжимают штурвал.

Николая беспокоит мысль: как-то он выдержит свой первый боевой экзамен, но волнение показать нельзя, и огромная крылатая машина ровно и гладко, как на параде, идет за ведущим.

Внизу выжженная солнцем степь, по ней, оставляя за собой шлейфы пыли, движутся танки — с высоты они кажутся заводными игрушками на покрытом бурым сукном столе.

Вот и гора Бани-Цаган; словно ожерельем, окружена она дымной, искрящейся линией переднего края. Капитан Меркулов дает команду перестроиться в боевой порядок. Истребители сопровождения, набрав высоту, уходят в сторону. Где-то впереди взорвались первые огненные шары зенитных снарядов. Все ближе и ближе бурые клочки дыма. Остро запахло горелой взрывчаткой. Огромное тело самолета вздрагивает от близких разрывов. Не меняя курса, девятка идет в сплошном огненном шквале.

На лбу у Николая выступили капельки пота. Кислый запах тротила проникает в легкие, вызывает тошноту.

— Командир, курс! — говорит штурман.

Они уже над целью. Внизу, в тумане, перемешанном с дымом и гарью, изрыгающая огонь батарея противника. Гладкие, тупорылые тела бомб словно нехотя отрываются от самолета и с нарастающей скоростью летят вниз. Николай смотрит им вслед и видит, как взметнулись вверх коричневые султаны дыма. Из штурманской кабины высовывается Женя Сырица и показывает командиру большой палец.

— Нормально, командир! — кричит он.

Гастелло только по губам штурмана догадывается, что сказал Сырица. Даже гул моторов заглушают близкие разрывы зенитных снарядов.

Резко изменив курс, девятка вырвалась из огненного кольца и пошла обратно к аэродрому заправиться горючим, подвесить бомбы и снова лететь к горе Бани-Цаган. И так двое суток — девять боевых вылетов, каждый из которых для любого из летчиков мог оказаться последним. Под конец летали уже в составе семи машин: один из самолетов, подбитый зенитным огнем противника, совершил вынужденную посадку в степи, а другой при уходе от цели загорелся в воздухе, и экипаж покинул его на парашютах. На бомбардировщике Гастелло осколком снаряда был ранен стрелок Зинченко.

К исходу боя после сокрушительных ударов наших войск и авиации более десяти тысяч японцев, оборонявших гору, кинулись к переправам, оставляя тяжелое оружие и технику. Так было выиграно самое крупное сражение на реке Халхин-Гол.

Три дня спустя, заделав рваные пробоины в корпусе своего самолета, Гастелло снова летел в Читу. На борту у него было двадцать шесть человек раненых.

Солнце клонилось к закату, когда по ростовскому военному городку разнеслась весть: «Летят, летят!» Далекий, похожий на гром гул все нарастал. Все, кто оставался в городке, высыпали на улицу, некоторые побежали к аэродрому. Вдали показались, розовые в закатных лучах, корабли. Вот они меняют походный строй, идут на посадку. Воздух дрожит от гула моторов. Ветер наносит знакомые запахи бензина, нагретого авиационного лака, выхлопных газов.