Юрий Стрижевский - Повесть о мужестве

— Что я говорил! А? — воскликнул он, входя и целуя Аню. — Вон какой перелетище задумали! Москва — Америка, через Северный полюс.

Он бросил на стол газету; на первой странице ее был помещен рисунок Дени — Папанин стоит в окружении моржей и белых медведей. Все они машут платками, приветствуя пролетающий над полюсом самолет «Крылья Советов».

— Какой перелетище! И кто бы, ты думала, летит? Конечно, Чкалов и с ним Байдуков и Беляков.

В душе сам мечтая когда-нибудь совершить небывалый полет, Николай скрупулезно выискивал в газетах все сообщения о летчиках-рекордсменах. Но среди многих летчиков, известных ему, для Валерия Чкалова в его сердце было особое место. Николай вырезал из журнала его портрет и прикрепил на щитке возле приборной доски в кабине своего самолета. Теперь, садясь в пилотское кресло, он всегда бросал взгляд на эту маленькую фотографию.

Кто из молодых летчиков в то время не хотел походить на Чкалова хотя бы внешне! Газеты о нем еще молчали, когда в летных частях в разных концах страны стали поговаривать о летчике, совершающем невиданные полеты, вызывающие то гнев, то восхищение начальства. Он всегда стремился доказать, что самолет в опытных руках способен на большее, чем это предусмотрено «наставлениями». Его считали необыкновенно везучим, так как все его немыслимые полеты, как правило, заканчивались благополучно. Когда год назад встал вопрос, кому доверить испытание новой машины «АНТ-25», Правительственная комиссия единодушно назвала Чкалова, Байдукова и Белякова. И длиннокрылый гигант «Крылья Советов», изящный, как парусная яхта, поднялся в Москве для того, чтобы опуститься в одной из самых дальних точек Советского Союза — на острове Удд, ныне остров Чкалова. А теперь вот летят они в Америку через Северный полюс.

Немногим более года спустя стартовал в трудный дальний перелет женский экипаж самолета «Родина». Николай тогда сказал Ане:

— Все вы, советские женщины, сильные и мужественные, но таких, как Гризодубова, Раскова и Осипенко, единицы.

— Смотри, Колька, — шутя погрозила пальцем Аня, — не влюбись в какую-нибудь летчицу!

— Нет, Аня, — улыбаясь, покачал головой Николай, — Кольке очень нужно, чтобы его на земле кто-то дожидался.

Подошел тревожный, 1939 год. Газеты не успевали сообщать о новых и новых актах насилия, терроре, провокациях. По улицам Вены и Праги маршировали колонны немецкого вермахта. В странах Балканского полуострова бесчинствовали фашистские молодчики. Японцы, притихшие было после урока, полученного ими на Хасане, снова стали создавать конфликты на нашей дальневосточной границе.

В полку все чаще проводили учебные тревоги. То рано утром, когда все еще спали, то среди ночи Николаю приходилось подниматься и бежать на сборный пункт своего отряда. Иногда он возвращался скоро, а иной раз улетал на несколько часов, а то и на весь день.

И вот однажды, ранним летним утром, снова прозвучала сирена. Как всегда, Николай быстро собрался, взял свой «тревожный» чемодан и направился к выходу.

— Спи, спи, — сказал он проснувшейся было Ане, поцеловал ее, поправил сбившееся одеяло Виктора и ушел, еле слышно притворив дверь.

Обратно он вернулся только через два месяца. На этот раз не учебный, а боевой приказ поднял в небо бомбардировщик Николая Гастелло: японские самураи нарушили государственную границу дружественной нам Монголии и на пограничной реке Халхин-Гол завязались тяжелые бои.

Летели днем и ночью, пересекали горные цепи, боролись со шквальными ветрами. После недельного перелета достигли конечного пункта маршрута — небольшого монгольского селения Або-Самат.

Жара. Степь. Ровная, поросшая кое-где пожухлой от зноя травой площадка полевого аэродрома. Полосатая «колбаса» ветроуказателя безжизненно сникла на мачте. В небе ни облачка. Над самолетами дрожит и переливается прозрачными струйками нагретый воздух. Потные, разомлевшие от жары механики в расстегнутых комбинезонах лазают по машинам. В широкой тени одного из самолетов на разостланном брезенте расположилось несколько летчиков. Четверо «забивают козла», остальные активно «болеют». Гастелло стоит поодаль и рассеянно смотрит, как ложатся косточки домино. Он не любит эту игру, но что еще можно придумать в ожидании приказа перед вылетом.

Николай думает, что, в сущности, вплотную приблизилось то, к чему он готовил себя долгие годы. А готов ли он? Так же ли спокойно поведет он свою машину под огнем, как водил ее на маневрах и учениях?.. Взрыв смеха прервал его мысли — кто-то из игроков заработал «козла», и ему предстояло встать на четвереньки и мекать по-козлиному. Николай улыбнулся и полез в раскаленную кабину своего самолета помогать борттехнику Швыдченко, налаживающему приборы.