Валентина Путилина: Журавка. Радугань

— Ступай, Журавка! Ты у меня смелый, как Митя. Я знаю. А если не сказать кудеярцам — погибнут они. Ступай, Журавушка!

Антоша повторил, что передать Степаниде, и вышел из дому. Наталья провожала его.

— Будут спрашивать, — поучала она, — говори: «Домой иду, в Марицкий хутор. Приходил в город хлеба просить».

У крайнего дома Наталья остановилась: дальше посты немецкие.

— Прямо, все прямо иди, по большаку, а там хутор, — шепотом наставляла Наталья. — Не сбивайся с дороги.

— Я знаю, — успокоил ее Антоша.

Из города он вышел один. Наталья наблюдала за ним издали с опаской, чтобы никто не заметил.

Сгорбленная фигурка Антоши виделась уже за будкой, где укрывались немцы. Вдруг следом за ним побежал немец, схватил за плечи, повернул его в сторону Доброводска и подтолкнул коленом. Антоша упал, потом быстро побежал. Из будки выскочили еще двое, что-то кричали, громко смеялись и пугали громкими выкриками. Он закрыл уши и бежал, спотыкаясь и падая. За ним из-за укрытия следила встревоженная Наталья, она ничем не могла помочь мальчику. Немцы скрылись в будке. И Наталья заторопилась к нему.

— Антоша, Журавушка, — окликнула она тихонько.

Тот вздрогнул, увидев Наталью, бросился к ней и расплакался. Наталья дождалась, пока он выплачет свой испуг, потом повела его домой. Но Антоша вдруг остановился.

— Тетя Наталья, подожди, — сказал он шепотом, — я знаю другую стежку. Мне Егорыч говорил: «Примечай дорогу». Я приметил. Около Синезерки та дорога, по лозняку. Я пойду снова.

Наталья с благодарностью и удивлением посмотрела на Антошу, радуясь его сообразительности и пониманию.

— Ступай, Журавка, ступай, милый. Пригибайся пониже в кустах, чтоб немцы не заметили.

Антоша пошел низом, по-над Синезеркой, и скоро исчез в зарослях. А Наталья следила за ним, прислушивалась, не пальнет ли немец вслед мальчонке. Нет, все спокойно. «Наверное, уже он миновал город», — успокаивала себя Наталья и еще острее вслушивалась. Потом спохватилась — на работу пора возвращаться, и пошла в больницу.

Тем временем Антоша выбрался из зарослей лозняка возле Марицкого хутора. Там его никто не остановил. Немцев в хуторе не было: они жили в Доброводске. В деревнях они боялись партизан.

Мимо мчались машины с немцами, и Антоша всякий раз укрывался в зарослях, чтобы его не заметили. Зато по лесу он шел смело, не пригибался и не прятался. В лесу не страшно: там нет немцев. Больше он никого не боялся, хотя зверья в лесу водилось много.

По лесу Антоша бежал, чтобы скорей передать Натальин наказ. Он прокрался к дому Степаниды, взобрался на завалинку и забарабанил в окно:

— Бабушка Степанида! Бабушка Степанида!

Выбежала испуганная Стипанида, за ней внук Димитрушка.

— Бабушка Степанида! — закричал Антоша. — Немцы идут! Наталья сказала — сразу уходите в лес, все уходите!

Степанида заохала, засуетилась, бросилась в дом собирать вещи, потом вернулась и велела Антоше с Димитрушкой:

— Скорей бегите по Кудеяру, кричите: «Немцы идут!»

— Немцы идут! Немцы! — испуганно и озорно, будто это игра, кричали они, перебегая от избы к избе.

Бабка Степанида тоже побежала к соседям, предупредила одних, других, а дальше тревожная весть шла по цепочке. Говорили громко, не боялись предателей — их не было в Кудеяре, партизанском поселке.

Собрались скоро, потому что заранее готовились к побегу. Еще весной вырыли в лесу землянки по соседству с Егорычем. Там место укромное и вода рядом.

К рассвету нагрянули каратели, но никого не застали. Пуст был партизанский поселок. Люди покинули его.

Тихо, ласково течет Синезерка. День солнечный. На плоту женщины полощут белье для партизан, весело, как в мирное время, переговариваются, перестукиваются вальки. На полянке, глубоко врезавшейся в березняк, играют детишки. Прыгают разгоряченные в воду, барахтаются, визжа от удовольствия, плывут к другому берегу. Не каждому удается доплыть — широка Синезерка.

Самые неуёмные игру затеяли: заберутся на березку потоньше, как на качелях, раскачиваются, к земле клонят. А березка сопротивляется. Встряхнется, прихорошится и стоит стройная. Не сломить ее, не смять.

Егорыч, заметив недобрую игру, рассердился, закричал на ребят:

— Кыш, опенки бесхвостые! Красоту этакую сломить задумали! Нешто фашисты вы?

Мальчишки врассыпную. С обрыва в Синезерку ныряют и уже из воды выкрикивают со смехом:

— Не будем, Егорыч! Не злобись. Зачем опенками нас называешь? Да еще бесхвостыми? Разве опенки хвостатые бывают?