Федор Каманин - Золотой рубин. Хрустальная ваза

- Ну, а теперь ложись на лавочку. Данила Петрович лег. Камердинер отвернулся.

Кучера взяли по розге; розги стояли в уголке, и их там, хоть сто человек присылай, на всех хватит. Старший кучер, видя, что камердинер отвернулся, не глядит на них, подмигнул тому, который помоложе. Дескать, не очень-то усердствуй, человека хорошего сечем, а он, может, ни в чем и не повинен. Младший его понял, ответил кивком старшему.

И розги засвистели над спиной Данилы Петровича.

Данила Петрович застонал. Ведь как ты тут ни осторожничай, а розга есть розга, и спину Данилы Петровича словно огнем ожгло.

Сенька закричал и завизжал от ужаса, кинулся к кучерам, на выручку отцу.

- Не секите моего тятьку! Секите лучше меня! - кричит он не своим голосом, пытаясь помешать кучерам.

- Подожди, дай срок, попадешь, быть может, и ты сюда к нам с этим же делом, тогда получишь и ты свое, - говорят ему кучера, продолжая отсчитывать удары вслух.

Ведь камердинер-то тут стоит, нельзя скрыть ни одного удара, хоть и жалко человека.

А Сенька продолжал визжать и кричать.

- Да всыпьте вы и этому огольцу штучек пяток, чтоб он не даром визжал, словно поросенок, когда его режут, - говорит камердинер, рассердившись на Сеньку, визг которого действовал ему на нервы хуже, чем свист розог над спиной Данилы Петровича.

- На вашу ответственность? - говорят ему кучера.

- Да, на мою! - сердито ответил им камердинер.

- Будет исполнено, - сказали кучера.

И когда Данила Петрович получил свои двадцать пять тепленьких, на лавку положили и Сеньку. Сеньку не раздевали, ему только задрали рубашонку и спустили слегка штанишки.

И вот странное дело - Сенька почти не почувствовал боли, ему гораздо больней было, когда секли его тятьку.

- А за что же его-то, его за что? - говорит Данила Петрович, страдая за Сеньку.

- А за то, что напросился сам, - ответил ему камердинер. - И за то, что мешал и визжал.

Все! Кончено! Приказ его превосходительства выполнен кучерами.

Данила Петрович одевается, Сенька оправляет рубашонку свою и штанишки, и камердинер ведет их обратно во дворец к генералу.

Мальцев встретил их раскатистым хохотом.

- Ну как? Ха, ха, ха, ха! Попарили тебя маленько? - спрашивает он у Данилы Петровича.

- Так точно, ваше превосходительство, - отвечает Данила Петрович. - И даже мальца моего секли.

- Мальца? - удивился генерал. - А разве я приказывал и его попарить? Насчет мальца я ничего, кажется, не говорил. Как же так? - обратился Мальцев к камердинеру, грозно глядя на него.

Камердинер побледнел.

- Ваше превосходительство, мальчонок так орал, кричал, чтоб его секли, а не тятьку его, все время пытался вырывать розги у кучеров, что я вынужден был распорядиться и ему пяток всыпать, для успокоения, - пробормотал он в ответ генералу.

- А, ну, тогда другое дело, - говорит Мальцев. - Но в следующий раз чтоб такого не было, иначе я тебя самого прикажу выпороть. В моих владениях только я могу казнить и миловать да те, кому я доверил это. А тебе я такого не доверял. Запомни это.

- Слушаю-с, ваше превосходительство, так точно, запомню, - лепечет камердинер.

А генерал снова обратился к Даниле Петровичу:

- Ну и как ты думаешь: за что тебя парили? Вернее, почему я приказал попарить тебя? - спрашивает Мальцев у него.

- Никак не могу знать, ваше превосходительство, - отвечает Данила Петрович.

- А вот за что и вот почему, - начал Пояснять генерал. - Был я за границей, и привез я оттуда немца, стекловара, который умеет варить золотой рубин. Есть у них там такой сорт нового цветного стекла, очень красивый. Еле уговорил лешего, и на таких условиях, что страшно даже сказать. По сту рублей я должен платить ему, пройдохе, в месяц, да еще неизвестно, на сколько он будет меня объегоривать на золоте. Ведь красителем-то такого стекла золото является! Сказывали мне там, что золота надо немного, оно самый сильный краситель из всех, ничто с ним по силе не сравнится, а вот сколько его требуется на стопудовый горшок, не сказали. Ну конечно, и он не скажет, не выдаст секрета своего: ему же это невыгодно. Так вот я еще там надумал сам объегорить его. Думаю, нет, врешь, колбасная морда твоя, ты хитер, а мы похитрей тебя окажемся. Я еще по дороге наметил такой план: поставлю к немцу помогать ему варить этот рубин золотой одного из самых смекалистых моих стекловаров и прикажу ему вызнать от немца всю тонкость этого дела. А когда вызнаем, я его, немца- то, и по шапке. Поезжай, голубь, обратно, в свой фатерланд. Конечно, при расторжении контракта с ним мне придется ему неустойку заплатить, но это для меня легче, чем его тут годами держать. А кто ж у меня самый смекалистый из всех стекловаров, как не ты? Вот я и поручаю тебе дело это. Немец будет варить свой золотой рубин в одном из горшков на твоей печи. Ты со своим мальцом будешь ему помогать, ну и наблюдать, наблюдать за ним будешь. А вот чтоб ты лучше и усердней наблюдал, поскорее вызнал бы у немца секрет его - да он и не его, секрет-то, он сам его у кого-нибудь стянул, - я и решил послать тебя на конюшню попарить слегка. Понятно теперь?