Федор Каманин: Золотой рубин. Хрустальная ваза

- А уж про то мне неведомо, там узнаешь сам.

- Может, варку закончить, тут минутное дело осталось?

- Никаких заканчиваний, приказано немедля - нарочный из дворца прибегал. Я уж тут сам за твоими горшками послежу. Давай, брат, давай!

- Ну что же, приказ есть приказ, - сказал Данила Петрович и начал собираться, отряхивать пыль с себя.

- Да не отряхивайся ты, не на бал тебя зовут. Наверно, сказать тебе он что-то хочет, потолковать с тобой. Иди же ты скорей! - понукает его смотритель.

- Тять, дай и я с тобой пойду, - говорит Сенька отцу.

- А тебе-то зачем? Будь тут, за горшками смотри, я скоро вернусь.

- Ну, тять! - заныл Сенька. - Ну дай я пойду с тобою, а?

- Да чего тебе загорелось так? Что ты не видел там?

- Мне медведя хочется посмотреть.

- Какого медведя? Г енерала, что ль?

- Да нет! Настоящего. То есть чучело медвежье, которое в прихожей дворца стоит. Ребята сказывали, что как откроешь дверь, а он на тебя шасть! Словно сожрать хочет. И как живой! И тарелку в руках держит. Ребята говорят, что этого медведя сам генерал укокошил, когда облава была. А потом с него шкуру содрали и вот чучело такое сделали. Ну, тять!

Данила Петрович любил и баловал своего сынишку. Мальчишка толковый и расторопный; из него со временем хороший стекловар выйдет. Он и сейчас подумал-подумал и решил, что генерал даже не заметит, что мальчонок с ним, а Сеньке все забава будет. Ребенок ведь он еще! Его вишь что интересует - чучело ему надо поглядеть. Радостей-то да забав у него не густо, с самых малых лет в цеху да в цеху, дома поиграть некогда, пора только поесть да отоспаться.

- Ну что ж, пойдем, раз тебе так приспичило на медвежье чучело поглазеть, - говорит он сыну.

Данила Петрович еще раз окинул хозяйским глазом все свои горшки и направился к выходу.

Сенька, конечно, за ним, след в след шагает. И душа у Сеньки ликует. Сейчас он увидит то, чего никому из его дружков видеть никогда в жисти не придется: генеральские покои, чучело медвежье, да и мало ли чего еще может попасться ему там на глаза! Ну самого-то генерала все видели тыщу раз, генерал никому не в диковинку. А вот чучело медвежье никто из его дружков не видел, они только слыхали о нем. Он же сейчас увидит его, а если можно будет, то украдкой и рукой потрогает.

И Сенька ног под собой не чуял, его словно ветром несло; он и не заметил, как отшагал вслед за отцом версты полторы от фабрики до генеральского дворца.

А во дворце их, вернее одного Данилу Петровича, уже ждали. Когда они подошли к дворцу - не к главному парадному входу, куда входить и откуда выходить имел право только сам генерал да высокие гости, а к боковому входу в правом флигеле, где Мальцев принимал мелкую сошку, - швейцар распахнул перед ними обитую кожей дверь с бронзовой ручкой.

- Пожалуйста, входите. Его превосходительство вас ждет. Сейчас доложат ему, что вы прибыли, - с улыбочкой сказал им швейцар.

Они вошли.

И тут же откуда-то взялся - Сенька и не углядел откуда - камердинер генеральский, во фраке, в лакированных ботинках, в ослепительно белой рубашке, при галстуке бабочкой. Сенька на камердинера только мельком глянул, зато от швейцара не мог отвести глаз: ведь тот был в такой роскошной ливрее, расшитой золотыми позументами, что прямо ослепнуть можно без привычки. Шитье золотое не только грудь и рукава форменного мундира швейцарского украшало, но было даже и на спине. Швейцар весь сиял и сверкал, словно солнышко ясное. Сенька даже рот приоткрыл от удивления: он подумал, что такой пиджачок, пожалуй, тыщи стоит.

- Грачев? - спросил камердинер.

- Так точно, - ответил Данила Петрович.

- Сейчас доложим его превосходительству, - сказал камердинер и тут же исчез за дверью.

Данила Петрович переминался с ноги на ногу и все недоумевал: зачем же все-таки вызвали его?

«Ну да сейчас узнаю, сейчас все выяснится», - вздохнул он.

А Сенька, налюбовавшись на швейцара, вспомнил про медведя. И тут он увидел медвежье чучело.

Нет, неверно, будто медведь надвигается на тебя, как только ты дверь откроешь. Неправду сказали ребята. Медведь не двигался с места никуда, он спокойно стоял сбоку у окна. А вот тарелку в лапах он держал - это правда, и пасть у него была так широко разинута, что страшно было смотреть.

«Ух и хайло же, брат, у тебя! Попадись тебе живому - сразу сожрешь», - подумал Сенька.

Сенька только было хотел незаметно пододвинуться поближе к чучелу, чтоб погладить его по шерсти, как вдруг в коридоре послышались шаги и басовитое, вполголоса пение: