Даниэль Пеннак - Камо. Агентство «Вавилон»

— Ничего себе дела идут у этого агентства «Вавилон»!

— А что это вообще за контора?

Замечания почтальонов, долетавшие до меня из-за стены металлических ящиков, мало что проясняли.

— Не знаю, международное что-то: на конвертах каких только имен нет — все тебе нации тут.

— Может, брачное агентство? Строит единую Европу!

— Эй, Фернан, а ты бы им написал, пускай тебе жену сосватают!

Почтальоны смеялись. Час проходил за часом. И вот ровно в семь окошечки стали захлопываться. Я уже собирался выметаться вместе с последними посетителями с тем, чтобы завтра прийти к открытию, как вдруг чей-то голос, ужасно напористый, загремел на весь почтамт:

— Поздно? Что значит — поздно? Нет уж, месье, ничего не поздно!

А потом торопливое шарканье. Кто-то из служащих пытался протестовать, но голос смел его с дороги:

— Нет, месье, до завтрева не терпит, не терпит и не ждет. Я работаю, чтоб вы знали!

Парижский акцент такой, что хоть ножом режь.

— Ваша сигарета, мадам…

— Да потушила я бычок! Потушенный он, не видите, что ли?

Тут она завернула за ряд телефонных кабин. Сначала из-под справочников я увидел только микроскопическую перепуганную собачонку, которую она тащила на длиннющем поводке.

— С собаками в государственное учреждение вход воспрещен, мадам!

Почтовый служащий был гигантом. С каждым его шагом казалось, что вот сейчас он раздавит крохотное создание.

— С Бибиш не воспрещен! С Бибиш нигде не воспрещен!

И вдруг я увидел ее: совсем маленького росточка, лет шестидесяти, вся словно наэлектризованная, рыжие волосы только что не искрят, а глаза мечут зеленые молнии. Домашние тапочки на босу ногу, вызывающе шлепающие по полу, в руках хозяйственная сумка чуть ли не с нее ростом. Сигарета, торчащая в углу рта, роняла пепел при каждом движении ее свирепых губ.

Встав на цыпочки, она вставила подрагивающий ключ в замок ящика номер 723!

Рывком распахнулась металлическая дверца. Лавина писем накрыла собачку.

— Ах, чтоб тебя!

Я было сунулся помочь, но был пригвожден к месту злобным:

— Не трогать мои письма! Не сметь! Ясно?

После чего принялась горстями кидать конверты в раскрытую сумку. Служащего, нависшего над ней, как крепостная стена, она язвительно спросила:

— Ну что? Вот это вот не работа, по-вашему? Кто все это будет разбирать, а? А отвечать? Может вы? Как же! Кишка тонка!

В мелькнувшем на миг конверте я узнал один из конвертов Камо. Конверт, переполненный любовью и отчаянием, и его швыряют в кошелку, словно пачку зеленого горошка!

На медной табличке, висящей у подъезда, значилось большими черными буквами: АГЕНТСТВО «ВАВИЛОН». Гравер еще уточнил курсивом: «Все европейские языки». Пока я изучал вывеску, мое почтовое видение уже взобралось на второй этаж. Она карабкалась мелкими торопливыми шажками, проклиная все на свете, а в первую очередь служащих почтового ведомства. И через каждые две-три ступеньки восклицала:

— Бедная моя душенька! Ох, бедная моя душенька!

Добравшись до шестого этажа, она исчезла, как по волшебству. Мое ухо само собой приклеилось к одной, другой, третьей двери. И за третьей…

— Работы-то, работы… Разве это жизнь… бедная моя душенька…

Вот оно. Это здесь. Теперь я слышал, как она перечисляет имена и языки:

— Незванова — русский, Игуаран — испанский. Эрншо (я вздрогнул) — английский. Берлинг — шведский…

И так минут пять. Потом тишина. Потом:

— Пошли, Бибиш, перекусить-то всяко надо, а?

В два прыжка я взлетел этажом выше. Услышал, как открылась дверь:

— Семьдесят три, и это только за сегодня!

И закрылась. Я тихонько спустился на несколько ступенек и заглянул вниз сквозь прутья перил. Она прятала ключ за дверку газового ввода.

— Это ж никакого здоровья не хватит… Бедная моя душенька!

Приступ кашля прервал ее ворчание.

Жестокий, надсадный кашель курильщика. На всякий случай я выждал, пока она, шаркая и кашляя, не спустилась до первого этажа.