Кончался такыр — и опять пески. Легкий ветер дул с юга, и за отрядом неотступно следовало облачко песчаной пыли…
Несколько раз палящее солнце прочертило горизонт с востока на запад. Знойные дни сменялись холодными ночами. Мороз опускался на Каракумы так же быстро, как поутру возвращалась жара.
Пограничники спешили, и именно поэтому Шаров и вышел из оазиса раньше, чем караван с водой и фуражом. Однако быстрого темпа лошади выдержать долго не могли: Шаров вел отряд, минуя караванные дороги, по азимуту. Лошади увязали в сыпучем песке, и приходилось идти смешанным маршем: час верхом, полчаса ведя коней в поводу, десять минут отдыха. С наступлением же сумерек продвигались только пешком. Часто попадались норы черепах. Песок был так изрыт ими, что на быстром шагу груженая лошадь могла вывихнуть ногу. Темнота сгущалась быстро, и не оставалось ничего другого, как останавливаться и ждать восхода луны.
Вечером и люди и лошади чувствовали облегчение. Едва не задевая крыльями гребни барханов, летали козодои; нет-нет да выглядывали на поверхность ушастые ежи, и длиннохвостые тушканчики совершали головоломные прыжки.
На привале начиналось оживление: дежурные делали галушки, и первый же глоток чая развязывал языки.
Чтобы уберечься от ночных заморозков, пограничники приготовляли теплые лежанки по старинному туркменскому способу: отрывали на склоне бархана неглубокие ямки, наполняли их раскаленными углями и сверху засыпали песком.
С востока тянуло холодом. Над океаном пустыни мерцали непостижимо далекие звезды. Млечный Путь гигантским светящимся шарфом опоясывал черное небо. Тишина, страшная, гнетущая тишина, царила вокруг.
Шаров и Булатов почти не спали. Где же караван? Неужели он действительно прошел мимо, не заметив дыма сигнальных костров?..
На седьмой день пути запас воды, взятый с собой отрядом, иссяк. Каравана все еще не было…
«Ах, отхлебнуть бы сейчас один, только один глоток воды!..» Булатов вспомнил о трагической гибели в Каракумах экспедиции поручика Бековича-Черкасского, посланного Петром Первым на поиски нового русла Амударьи, повернувшей вспять от Каспийского моря. Вспомнился и поход самонадеянного царского генерала Маракозова через Каракумы в Хиву. Генерал хвастливо уверял, что пустыня страшна лишь для трусов, и отправился в путь с запасом сушеной капусты, лимонов и коньяку, без достаточного количества воды. Две тысячи солдат и пять тысяч лошадей нашли тогда могилу среди песков…
На восьмые сутки новая беда обрушилась на отряд: прервалась радиосвязь с Джураевым.
Весь вечер радист выстукивал на ключе: «„Пятерка“, „Пятерка“, вы слышите меня? Отвечайте! Я — „Тройка“. Настраивайтесь! Раз, два… „Пятерка“, вы слышите меня?..»
В отряде уже все спали, кроме часовых, а Шаров и Булатов все еще сидели около радиста и ждали. Но Джураев не отвечал. Что же случилось с Касымом? Может, у него испортилась рация? Хорошо, если так, потому что молчание Пятерки могло означать только одно из двух: порчу рации или гибель отряда. Неужели осторожный, расчетливый Джураев ввязался-таки в бой с бандой?
С восходом луны Шаров приказал поднять людей, и отряд продолжал свой путь на северо-восток.
Луна взошла мутная, подернутая серой пеленой — предвестие самума.
Ветер, сначала тихий, часам к семи утра набрал силу. Барханы задымились. Песчаная пыль закрыла небо. Все кругом стало желто-серым, зыбким. Тонкое, скрипучее пение песков не предвещало доброго. Часам к девяти совсем потемнело. Столбы взметенного ветром песка, покачиваясь, поднимались на вершины барханов и стремительно мчались дальше. Свист урагана заглушал все звуки. Песок не сыпался, а лил и хлестал сверху, с боков — отовсюду. Люди и лошади легли, прижавшись друг к другу. Нельзя было не только поднять голову, но даже глубоко вздохнуть.
Самум бушевал чуть ли не целые сутки, и, когда он унесся куда-то на запад, Шаров пошел по компасу к колодцу Бурмет-Кую в надежде найти там караван. Каравана не оказалось, а вода в колодце была соленая, пахнущая сероводородом. Возможно, караван и останавливался у Бурмет-Кую и, обнаружив непригодную для питья воду, отправился дальше…
Так они потеряли друг друга в центре великой Каракумской пустыни — отряд пограничников и караван с драгоценным запасом воды и фуража. Тщетно через каждый час пути зажигал Шаров новые и новые сигнальные костры.
На другой день после самума отряд подошел к колодцу Бак-Кую.
Читать дальше