Лидия Либединская - Воробьевы горы

– Владимир Одоевский держит наготове шубу и теплую шапку, ждет, что вот-вот возьмут…

Близилось рождество. Праздник. А разговоры не праздничные.

– Неужели казнь? – спрашивал Саша Ивана Евдокимовича.

Протопопов пожимал плечами и, поднимая глаза от книги, говорил назидательно и пространно:

– После Пугачева в России не было казней. Но разве вы не знаете, что крестьяне умирают под кнутами, а солдат, вопреки закону, до смерти гоняют сквозь строй.

Так прошел январь – святочные гулянья, гаданье под крещенье. Шумно, но невесело, и как-то мимо Сашиной души. В зале стояла огромная елка, блестели цепи, пестрели флажки, в белых гипсовых домиках горели свечи и загадочно поблескивали слюдяные окошки – зеленые, красные, синие. Пахло лесом, летом, счастьем. А счастья не было.

Страх распространился по России. Боялись сказать слово участья о несчастных, а еще вчера многих из них называли друзьями и за честь почитали пожать руку.

Саша смотрел на взрослых с каким-то отчуждением, ему стыдно было за них, и он почти все время проводил один в своей комнате. Писал, читал и думал, думал…

Февраль наступил неожиданно – морозный и солнечный.

Утром, отхлебывая кофе, Иван Алексеевич сказал Луизе Ивановне:

– У Платона Богдановича Огарева матушка скончалась, в доме суета. Он сына своего нынче к нам пришлет.

Саша, погруженный в свои мысли, не обратил внимания на слова отца. Последнее время он вообще старался не вслушиваться в то, что говорят взрослые. И когда к подъезду медленно подъехали сани, Саша равнодушно смотрел в окно… Вот Зонненберг помог Нику вылезти из саней, одернул на нем шубку, отороченную мехом, и потянул ручку звонка.

Саша слушал дребезжание звонка, возню в передней и думал о том, что день сегодня пройдет в скучных разговорах – надо же чем-то занимать гостя.

Карл Иванович ввел Ника в Сашину комнату, церемонно, с немецкой учтивостью, поздоровался и, оставив мальчиков одних, вышел.

Поклонившись, Ник тихо уселся на плетеный стул и молча, сложив руки на коленях, глядел на Сашу большими и грустными серыми глазами. Густые, вьющиеся волосы, подсвеченные веселым февральским солнцем, отдавали в рыжину, были пушистыми и легкими. В черном (по случаю траура) фраке Ник казался не по летам строгим. Ник любил бабушку – он и вправду был напуган и подавлен.

Не зная, чем занять его, Саша сказал ничего не значащую фразу о морозах, о приближающейся весне. Ник согласно кивнул головой, но Саша почувствовал, что Нику неприятны его равнодушные слова. Саша спросил о мальчиках Веревкиных. Ник отвечал односложно и застенчиво. Разговор не клеился, в комнате то и дело воцарялось долгое, тягостное молчание.

– Кого из поэтов вы больше всего любите? – спросил наконец Саша, отчаявшись завязать разговор.

– Шиллера… – негромко ответил Ник.

– Шиллера?! – воскликнул Саша, удивленный и обрадованный неожиданным сходством вкусов. И спросил: – Хотите, почитаем вслух?

Ник все так же молча кивнул головой, но в глазах его словно что-то стронулось и потеплело.

Саша быстро встал, подошел к книжному шкафу. Он перебирал книги одну за другой и, не оборачиваясь, говорил оживленно и горячо:

– Гёте сравнивают с морем, на дне которого таятся сокровища, но я больше люблю Шиллера – эту германскую реку, льющуюся между феодальными замками и виноградниками, отражающую Альпы и облака, покрывающие их вершины. – Он обернулся к Нику.

Тот смотрел на него с тихим, внимательным любопытством и вдруг робко спросил:

– Вы помните «Философские письма»?

– Ну как же! – живо отозвался Саша. Открыв книгу, он быстро прочел – «Ты уехал, Рафаил, и природа утратила свою, прелесть. Желтые листья валятся с дерев, мгла осеннего тумана, как гробовой покров, лежит на умершей природе…»

Саша остановился и пристально посмотрел на Ника. Какое-то новое, нежное выражение преступило на его грустном лице. Саша полистал книгу, нашел заветную страничку. Сколько раз перечитывал он это место, вкладывая в слова Шиллера свою тоску по мечтаемому другу.

– «Одиноко блуждаю я по задумчивым окрестностям, громко зову моего Рафаила, и больно мне, что мой Рафаил мне не отвечает…» – читал он почти наизусть.

– Простите, – вдруг неожиданно смело перебил его Ник. – Дайте мне книгу…

Саша с удивлением взглянул на него и разочарованно протянул книгу.

«Нет, не понимает!..» – огорченно подумал он.

Ник медленно перевертывал страницу за страницей.