Лидия Чарская - Истории для девочек

Кроме Брагима с бабушкою приехала еще старая горничная, приветствовавшая меня в саду в первый день приезда. Ее звали Анной. С нею был ее внук Андро, маленький слабоумный камердинер Юлико, еще девушка Родам, взятая в помощь Анне, и молодой кучер, наездник – быстроглазый горец Абрек.

Отца я за это время видела мало – он целые дни проводил в полку, где начиналась усиленная стрельба.

Прежде, бывало, я поджидала его за садом у спуска к берегу Куры, но бабушка нашла неприличными мои одинокие прогулки, и они постепенно прекратились. С Шалым, к счастью, я могла не расставаться. Только теперь вместо Михако, который терпеть не мог моих поездок, за мною постоянно ездил Абрек или блаженный Андро. Абрек умел и любил ездить. Он показал мне такие места в окрестностях Гори, о существовании которых я не догадывалась.

– Откуда ты все это знаешь, Абрек? – удивлялась я. – Ведь ты не был ни в Алозани, ни в Кахетии.

– Иок [26], – смеялся он в ответ, – иок! Не был.

– Откуда же ты знаешь? – приставала я.

– Абрек все знает. От моря до моря все знает. – И он прищелкивал языком и улыбался еще шире, отчего лицо его получало хищное и лукавое выражение.

В нем было что-то лживое, но я любила его за отчаянную храбрость, за то, что он всюду поспевал, как птица, на своем быстроногом коне.

Шутя, он выучил меня джигитовке и, когда я на всем скаку поднимала воткнутый в землю дагестанский кинжалик, он одобрительно кивал головой и кричал мне:

– Хорошо! Молодец! Джигит будешь!

Я дорожила этими похвалами и гордилась ими. Абрек был в моем понятии настоящим типом молодца-джигита. Вскоре я ничуть не уступала в ловкости своему учителю.

– Абрек! – кричала я в восторге от новой ловкой проделки. – Где ты выучился этому?

Он только смеялся в ответ.

– Горец должен быть ловким и смелым, а не то это будет баба-осетинка [27], либо… – и тут он значительно подмигивал, – либо княжич Юлико.

Хорошо, что этого не слышала бабушка, после таких слов, она и дня не продержала бы Абрека под своей кровлей.

С Юлико у меня установились неприязненные отношения. Я не могла выносить его надменного вида, его женственно-нарядных костюмов, его «по-девчонски» причесанной кудрявой головы.

«О, этот уж не будет никогда джигитом!» – тайно злорадствовала я, встречая его на прогулке в саду, и прибавляла вслух, смеясь ему в лицо:

– Княжич Юлико! А где же твои няньки?

Он злился и бежал жаловаться бабушке. Меня оставляли в наказание без пирожного, но это не огорчало меня, и на следующий день я выдумывала новые способы раздразнить моего двоюродного брата.

– Что с тобой, Нина? – как-то раз серьезно и строго спросил меня отец, застав меня и Юлико в самом горячем споре. – Что с тобой, я не узнаю тебя! Ты забываешь обычай своей родины и оскорбляешь гостя в своем доме! Нехорошо, Нина! Что бы сказала твоя мама, если б видела тебя такою?

– О папа! – могла только выговорить я, задыхаясь от сухих рыданий, надрывавших мою грудь, и бросилась бежать со всех ног, чтобы не дать торжествовать Юлико.

– Барбале, я не могу, я не могу больше, – задыхаясь, говорила я моей поверенной, – я убегу отсюда, Барбале.

– Что ты? Христос и святая Нина, твоя покровительница, да будут над тобою! – шептала старуха и крестила меня своей заскорузлой рукою.

– Да ты понимаешь ли, что они внесли сюда горе, раздор и злобу! Ведь они сделали меня такою! Разве я похожа на прежнюю княжну Нину!

– Эх, княжна-джаным, у всякого свое горе! – тяжело вздыхала Барбале.

Я понимала ее молчаливую тоску. Дело в том, что с приездом бабушки все заботы по дому и хозяйству перешли к Анне, горничной моей бабушки. Я видела, как осунулась Барбале и уже не отходила от плиты, боясь потерять свои последние хозяйственные обязанности.

– Бедная Барбале! Бедная старушка! – растроганно говорила я, гладя с любовью ее загорелые щеки.

– Бедная княжна, бедная джаным! Бедная сиротка! – вторила мне она, и мы обнимались крепко и горячо, как родные.

Как-то раз бабушка, всевидящая и вездесущая, услышала наши жалобы и прислала за мною Родам.

– Пожалуйте, княжна, княгиня просит, – лукаво улыбаясь, объявила мне она.

Я передернула плечами (эту привычку я переняла от отца) и стала медленно подниматься в комнаты бабушки. Она меня встретила, красная, как пион, и, измерив всю меня враждебным взглядом, визгливо закричала: