Фрида Нильсон - Тонкий меч

— Ты все это время знала, что я приду? — спросил я.

— Я слышала, как ты кричал в ту ночь, — ответила Семилла и повернулась ко мне. — С причала. Слышала, что ты назвал меня мамой, Саша. Я очень обрадовалась. Ты давно не называл меня так.

Она улыбнулась, но я опустил глаза.

— А Господин Смерть? Ему все равно, что я пришел?

— Я попросила его не препятствовать тебе, и он послушался. Он меня любит, понимаешь?

От этих слов меня охватил ледяной холод. К горлу подступила тошнота, по коже побежали мурашки. Я ничего не ответил. Просто сидел и смотрел на свои руки, сложенные на коленях, и старался думать только о них, о десяти растопыренных пальцах, десяти отросших за время путешествия ногтях. И ни о чем больше.

— Он уверяет, что это правда, — продолжила Семилла. — Говорит, что был раньше одинок. И я не могу не испытывать к нему благодарности.

— Почему? — прошептал я.

Она развела руки в стороны и покружилась передо мной, словно в танце.

— Разве ты не видишь, какой здоровой я стала?

Я неохотно кивнул. Конечно, я это заметил. Прежняя Семилла, худая, дышащая с трудом, бесследно исчезла. Телу, которое неподвижно лежало на кровати, вернулись силы и краски. Даже веснушки!

— Это все сделал он, Саша. Его любовь. Она меня излечила. Доктора ошиблись!

— Но как же папа? — крикнул я, внезапно почувствовав ярость. — И как же я? Почему наша любовь не смогла этого сделать?

— Не знаю, — ответила Семилла. По ее щекам потекли слезы, улыбка стала какой-то глупой. — Я только знаю, что я изменилась, когда… — Она опустила глаза и прошептала: — Когда он поцеловал меня. Я сразу стала сильной, полной жизни! Дорогой, прости меня!

«Нет, — подумал я. — Никогда не прощу этот поцелуй! Никогда не стану радоваться этому выздоровлению! Я бы охотнее увидел, как он извлекает твою душу! Лучше бы мы похоронили тебя под могильным камнем, на котором написано твое имя».

Я закрыл лицо руками, стараясь скрыть слезы. Не хотел, чтобы она их заметила.

— Ты сама говорила, что хочешь… — напомнил я.

— Хочу чего?

— Чтобы я перехитрил его.

— Да, говорила. Но как я теперь могу его оставить? Ведь тогда я снова заболею и умру по-настоящему. А тот, кто умирает, все забывает. Ты же знаешь…

Я вытер щеки рукавом пижамы и шмыгнул носом.

— Да, знаю.

Семилла опустилась на колени и крепко взяла меня за руки.

— Я не хочу забывать тебя, Саша. Со всем остальным я могу смириться, но не с этим. Понимаешь? — Она потрясла меня. — Послушай! А если тебе тоже здесь остаться?

— Нет! — прошипел я.

— Прошу тебя! Господин Смерть согласен. Ну пожалуйста!

— А как же папа?

— Тебе придется решать самому, — сказала Семилла. — Надо сделать выбор.

— Нет! — крикнул я и, зажав уши, в бешенстве замолотил ногами, стараясь ударить ее. Мне хотелось причинить ей боль. — Нет, нет и нет!

Семилла поспешно встала.

— Прости, — прошептала она и посмотрела на почерневшее море. Взгляд ее метался, словно она пыталась найти ответ в волнах. — Можно я посижу рядом с тобой?

Я не ответил. Семилла осторожно присела на скамейку. На небольшом расстоянии от меня.

— Прости, милый Саша, я не должна была говорить этого, — пролепетала она, собравшись с духом. — Мы так долго в разлуке… Давай хоть немного порадуемся встрече и не будем заранее огорчаться.

— Я не могу радоваться здесь!

— Ну попытайся. Я сама точно так же думала вначале, но Господин Смерть… Он очень гостеприимный хозяин. Видишь, он удалил из дома своих посланниц ради тебя. И потом, разве тебе не понравились его торты?

— Я сыт всем этим по горло.

— Он лишь хочет, чтобы каждому у него было хорошо, — сказала Семилла и взяла меня за руку. — Давай попробуем радоваться тому, что мы вместе. Теперь, когда ты здесь, у меня легче на душе.

Я уставился на гравий под своими башмаками. Вокруг нашего желтого дома на холме был насыпан точно такой же. А что, если в этот самый момент папа сидит на крыльце, зарывшись ногами в гравий? Смотрит на дорогу и размышляет над тем, что стряслось. И не подозревает, что он был так грубо обманут.

— Милый Саша, — прошептала Семилла. — Ну попытайся, пожалуйста! Ради меня.

Я проглотил твердый ком в горле. Да, я любил ее. Да, все, кроме нашей любви, было ложью. И поэтому я ответил:

— Ладно. Я попытаюсь.

Игра в крокет в саду Господина Смерть была долгой и беспорядочной. Меньше всего здесь заботились о соблюдении правил. Проигравшему Господин Смерть мог позволить бессчетное число дополнительных ударов. А если чей-то шар попадал, скажем, в черепицу или в стакан морса, то он сразу засчитывал это как победу, и тогда игра начиналась снова.