Октав Панку-Яшь - Долго еще до вечера?

Благородный друг и товарищ не только детям, но и своим собратьям, Октав Панку-Яшь открыл нам всем плодотворный путь. И кто бы мог утаить, начиная с автора этих строк, сколько раз наше перо выуживало вдохновение из его щедрой чернильницы?! В сущности, Октав Панку-Яшь открыл для маленьких читателей — а значит, и для собратьев по перу — падежный фарватер и отныне уже невозможно, чтобы на карте детской литературы его не обозначили его именем. А я назвал бы его еще по заглавию одной из его чудесных книг: «Не уходи, мой день прекрасный!»

Настоящий сборник, оставшиеся недописанными страницы которого напоминают о трауре, обязывают любого, кто любит детей. То есть, нас всех. Обязывает как резко оборванная мелодия, как мгновение, неувядаемую прелесть которого нельзя вытравить из словесного кружева, в любом месте и в любой момент завораживающего нас всех, от дедов до правнуков.

Я ничуть не сомневаюсь, что отныне и впредь еще долго, долго мы, в поисках души наших детей, сами будем плыть в фарватере этих рассказов и сказок, по которому адмирал Октав Панку-Яшь направлял свою флотилию под белыми парусами. Трепеща, как чайки, в предвкушении безбрежности приключений, они издали зовут нас идти по ее вспененному следу.

«ДОБРЫЙ ВЕЧЕР, дорогие телезрители! Завтра будет чудесная погода, оставьте дома зонтики и галоши и плащи-болоньи, выходите на улицу в одной рубашке, не беспокойтесь, солнце будет жарить весь день, будет, по крайней мере, тысяча градусов, так что не раздумывайте, отправляйтесь на пляж или в лес, или куда хотите, грех сидеть дома в такую чудесную погоду. Будьте здоровы, дорогие телезрители, и до свидания, увидимся завтра!»

Примерно вот так говорил тот дядя по телевидению: он держал в руке указку и говорил примерно так, но только, разумеется, другими словами, своими, словами нарочно такими, чтоб было не совсем понятно; но и так было ясно, что завтра день будет чудо, массы океанского воздуха не посмеют проникнуть куда не надо, а максимальная и минимальная температура ночью остановится на очень приятных цифрах. Так что, услышав об этом, мама вышла из дому с зонтиком, а папа — в плаще-болонье и оба сказали мальчику, чтобы он сидел дома, потому что из Клужа к нам идет дождь, ой, какой дождь!

И дождь в самом деле пришел, но много позже; когда он начался, все было уже в порядке, я хочу сказать, что у мальчика уже не было никаких проблем, он смотрел на дождь в окно, как будто видел фильм, пускай льет хоть как из ведра, ему-то что. Но перед дождем вдруг потемнело, стало темно как в чулане или как под кроватью, ну, в общем, темнота не такая, как ночью или в туннеле, а такая, когда кое-что да различаешь. И давай сверкать и греметь, мамочки, какие молнии, какой гром! Даже бабушке стало страшно, мамочки, ой как страшно, и Сердечку стало страшно, он сунул голову под книжный шкаф и хвостом шевельнуть не смел. Мальчик был единственным мужчиной в доме, потому что бабушке, как я уже сказал, стало страшно и ее нельзя было считать мужчиной, а Сердечко, раз у него есть хвост, не кто иной, как собака или кошка, только это была собака. Так вот, это я и хотел сказать: великое дело — мужчина в доме! Пускай на улице сколько угодно темнеет, пускай сверкают молнии и гром гремит хоть тысячу лет, когда в доме есть мужчина, можно считать, что это обычный день — никаких проблем.

Если, скажем, ты — бабушка и дрожишь от страха и суетишься по комнате и ломаешь руки, все время повторяя: «О господи, вот беда!», мужчина в доме подойдет и скажет: «Успокойся, бабушка, ничего не случится, не надо бояться грома, потому что у нас есть громоотвод, я видел, когда залезал с дядей Фане на крышу ставить антенну. Молнии ударяются о громоотвод, разбиваются, как яйца, и спокойно уходят в землю, одно удовольствие, как они уходят в землю! А про гром и говорить нечего. Гром — просто звук и больше ничего, есть он или нет — все равно, право же, не стоит из-за этого ходить по комнате, вон, смотри, ты и тапочку потеряла, которую папа купил тебе на день рождения, то есть, я хочу сказать, папа купил тапочки, потому что у тебя сильно болели мозоли. Никакой беды не будет, честное слово: у меня есть замечательный журнал, я дам тебе досмотреть картинки, там миллион картинок с машинами, ты обхохочешься, когда увидишь, что раньше гудок у машин был снаружи, а колеса со спицами, как у велосипеда, умрешь со смеху!»

А если, скажем, ты — Сердечко, самый слабенький и самый взъерошенный щенок во всем квартале, который сейчас спрятал голову от грома и молний под книжный шкаф, мужчина в доме подойдет и возьмет тебя на руки, подует в твои испуганные глаза, почешет за ухом.