Октав Панку-Яшь - Долго еще до вечера?

Мы шагали рядышком по широкой новой улице, мимо зданий в веселых красках. Шагали ровно, не спеша, молчаливые, как и эта улица, посылавшая на покой последних припозднившихся пешеходов. Местами над нашими головами светились флюоресцентные лампы, обволакивая нас белесым сиреневым светом, удлиняя и укорачивая наши тени по мере того, как мы удалялись от них или приближались к ним.

Михая, как я заметил, привлекла эта игра теней; наши силуэты казались то карликами с плоскими, прилепленными к плечам головами и со срезанными ногами, то великанами — косая сажень в плечах, руки — стрелы подъемного крана, ноги — ходули.

— Забавляешься, Михай?

— Ага!

— Один?

— Могу и вам сказать.

— Если не секрет.

— Нет. Я с тенью играю.

Он остановил меня, схватив за руку.

— Смотрите, сейчас я такой как есть. Не больше и не меньше. Ученик четвертого класса.

— Четвертого «А» или «Б»?

— Не важно.

И увлекая меня на несколько шагов вперед, продолжал:

— Теперь я больше. Как буду к концу школы.

— Точно! Я как будто вижу в твоем кармане свидетельство.

— Да. Я смотрю на него и думаю, куда податься. То есть, «думаю» — не правильно. Я прямо направляюсь и всё, да, направляюсь!

— Куда?

— В профучилище. Мой папа — слесарь.

— Знаю. Ему хочется, чтобы и ты…

— Ну вот еще! Прежде всего хочется мне. Я уже сейчас умею мастерить множество вещей. Мама говорит…

— Слышал: «Третий на все руки мастер».

— Видите!

— Но не понимаю, почему третий. Отец — первый…

— Нет. Первый был дедушка. А папа — «Второй на все руки мастер».

Мы смеемся. Нам смешно по любому поводу. Мы любим смеяться, и наплевать, что другие не находят ничего смешного.

— А дальше? Что говорит тень дальше?

— Теперь я закончил профучилище и поступил на завод и в вечернюю школу.

Он бежит вперед.

— А теперь я — студент или нет, уже инженер. Нравится, какой я?

— Очень.

И мы опять смеемся.

— Давай остановимся здесь, — предлагает Михай.

— Почему? Ты замерз?

— Нет. Но если пойдем дальше, тень опять сделает меня маленьким.

— Хорошо. Ты оставайся здесь, а я пойду вперед, и когда тень покажет меня, как в девять лет, ты крикни мне, я остановлюсь. Я хочу остановиться на девяти.

— Ладно, крикну.

Закрыв глаза, я двинулся вперед и вдруг слышу:

— Стоп!

Я открыл глаза и остановился. Не помню, на сколько. Может, на секунду. А то на минуту. Но помню, что именно в эту секунду или минуту в самом деле пришла весна.

— Чуешь, Михай? — крикнул я. — Чуешь?

— Да, пришла, наступила. Запах… Нас чутье не обманывает!

НЕ ТРЕВОЖЬТЕСЬ! Дети часто температурят. У мальчика просто насморк. Чай, аспирин, растирание спиртом и пусть два-три дня побудет дома. Сказав это, школьный врач поднялся. Папа помог ему надеть пальто, мама спросила, не лучше ли поить меня липовым чаем, и он ответил: неважно, каким; бабушка посоветовала ему идти осторожно, на улице гололедица. Задержавшись в дверях, доктор еще раз обратился ко мне:

— До свидания, молодой человек, и об уроках не беспокойся. Я поговорю с вашим классным руководителем. Послезавтра он пошлет к тебе кого-нибудь из одноклассников, чтобы ты был в курсе и не отстал. Будь здоров!

Позвольте, дорогие товарищи и друзья, на тех днях, когда я болел, я не стану задерживаться. Это были длинные и скучные дни. После маминых чаев я поклялся, что в рот не возьму ни одной ложки чая до самых государственных экзаменов (а сейчас я только в шестом). Что касается папиного аспирина, то если мне встретится на пути аптека, я перейду на другую сторону улицы, а о бабушкиных советах решительно не хочу вспоминать. Но вот наконец я выздоровел. Завтра мне можно покинуть постель и пойти в школу. Я заглянул в расписание и остановился на истории. По истории меня еще не спрашивали. И можно быть уверенным, обязательно спросят. А что задано? Я вспомнил, что обещал мне доктор, и решил спокойно ждать кого-нибудь из ребят.

Часа в четыре пришел мой милый, добрый и восторженный сосед по парте Тудорел Кристя. Он еще не зашел в комнату, а я уже знал, что это он: по тому, как он хлопнул калиткой (вероятно, пнув ее ногой), по веселому свисту, с которым он пересекал наш двор, по собачьему визгу (это он «по дружбе» съездил Гривею по морде), по приветствию, с которым он обратился к бабушке (это было такое громовое «Здравствуйте!», что маленький ребенок у соседа со второго этажа проснулся и добрых полчаса без перерыва горланил; ребенок, а не сосед), и наконец, по тому, как дверь распахнулась, ударившись ручкой об стенку.