Лемони Сникет - Тридцать три несчастья. Том 4. Занавес опускается [книги 11-13] [сборник litres]

– Важнейший аспект любого общественного мероприятия – это совсем не еда и напитки! – возмущенно перебил ее Дьюи. – Это беседа!

– Это вам пора думать о побеге! – сказала судья Штраус. – Вашу вечеринку с коктейлями отменят, так как хозяин и хозяйка предстанут перед Верховным судом!

– С тех пор как мы были соседями, вы ничуть не изменились – такая же дура, – сказал Граф Олаф. – Верховный суд нам не помеха. И Г. П. В. нам не помеха. В этом отеле спрятаны споры самого смертоносного гриба на свете. Когда наступит четверг, споры вылетят из тайника и уничтожат всех и каждого! А я наконец смогу завладеть состоянием Бодлеров и всласть предаться всем злодействам, какие только не выдумаю!

– Вы не посмеете применить медузообразный мицелий, пока сахарница у меня, – сказал Дьюи.

– Как мило с вашей стороны вспомнить о сахарнице, – сказала Эсме Скволор, хотя Бодлеры ясно видели, что это ничуть не кажется ей милым. – Мы как раз собирались вас о ней спросить.

– Сахарница? – вскинулся Граф Олаф, и глаза его ярко вспыхнули. – Где она?

– Уроды тебе скажут, – сказала Эсме.

– Это правда, начальник, – сказал Хьюго. – Может быть, я и простой горбун, но я видел, как Кармелита застрелила ворон из гарпунного ружья, которое дала ей Вайолет.

Судья Штраус в изумлении посмотрела на Вайолет.

– Так это ты дала Кармелите гарпунное ружье? – ахнула она.

– Э-э-э… да, – призналась Вайолет. – Я была вынуждена исполнять обязанности посыльной для маскировки.

– Гарпунное ружье не полагается давать негодяям, его нужно всячески от них оберегать, – сказала судья. – Почему же Франк тебя не остановил?

Вайолет вспомнила свой непостижимый разговор с Франком.

– Кажется, он пытался, – тихо сказала она. – Но мне пришлось отнести гарпунное ружье на крышу. Что же мне было делать?

– Я застрелила двух ворон! – похвасталась Кармелита Спатс. – А значит, графуля научит меня плеваться, как настоящую футбольно-ковбойски-супергероически-солдатскую пиратку!

– Не волнуйся, лапочка, – сказала Эсме. – Научит- научит. Правда, Олаф?

Граф Олаф вздохнул, словно у него были занятия и получше, чем учить маленькую девочку выталкивать слюну изо рта.

– Да, Кармелита, – сказал он. – Я научу тебя плеваться.

Колетт встала в первую позицию, что здесь – и только здесь – означает «Шагнула вперед и затейливо изогнулась».

– Даже женщина-змея вроде меня понимает, как повернулись события после того, как Кармелита подстрелила ворон, – сказала она из-под локтя. – Вороны упали прямо на липучку для птиц, которую Клаус вывесил из окна.

– Так это ты вывесил липучку для птиц из окна? – спросил Джером у среднего Бодлера.

– Мне велел Эрнест, – сказал Клаус, поняв наконец, с кем из управляющих он разговаривал в сауне. – Пришлось послушаться для маскировки.

– Нельзя же слушаться всех и каждого! – сказал Джером.

– А что мне было делать? – сказал Клаус.

– Когда вороны упали на липучку для птиц, они выронили сахарницу, – сказал Кевин, показывая, как это было, сначала одной рукой, а потом другой. – Куда она упала, я не видел ни правым глазом, ни левым, а видят они у меня, как ни горько об этом говорить, одинаково. Зато я видел, как Солнышко превращает дверь прачечной в Глагольно перекрытый вход.

– Ага! – воскликнул Граф Олаф. – Значит, сахарница упала в трубу!

– И все равно я не понимаю, зачем мне было переодеваться прачкой, – робко продолжил Кевин. – Я мог быть просто уборщиком и обошелся бы без этого унизительного парика.

– А могли быть благородным человеком, – не сдержалась Вайолет, – и не шпионить за отважным волонтером!

– А что мне было делать? – спросил Кевин и пожал обоими плечами, подняв их одинаково высоко.

– Самому стать волонтером, – сказал Клаус, поглядев на своих бывших коллег по карнавалу. – Все вы могли бы теперь стоять за нас, а не помогать Графу Олафу строить козни.

– Разве я могу стать благородным человеком? – печально ответил Хьюго. – У меня же горб!

– А я – женщина-змея, – сказала Колетт. – Тот, кто способен так изгибаться, не может быть волонтером.

– Г. П. В. нипочем не примет в свои ряды человека с равнодействующими руками, – сказал Кевин. – У меня на роду написано быть негодяем.

– Галиматья! – воскликнула Солнышко.

– Чушь! – сказал Дьюи, который сразу понял, что Солнышко имеет в виду. – У меня и у самого руки равнодействующие, а я сумел кое-чего добиться в жизни! Если вы и негодяй, это вовсе не написано у вас на роду! Это ваш выбор!